Lina Mur - Fifty And One Step Bac

ждала его.

Он молча смотрит на меня, испепеляя взглядом, разрезая скорей всего в своём больном мозгу на

кусочки и прокручивая меня через мясорубку. Но не

делает ни единого движения, ничего, словно застыл. И

я не могу прочитать то, о чём он думает и в этот

момент мне хочется расплакаться вновь.

— Не надо так со мной, Ник. Не играй со мной, я

ничего плохого тебе не сделала, чтобы ты был так

жесток ко мне. Саре ты улыбаешься, она

рассказывала про тебя, какой ты весёлый, а вот я

редко веселюсь с тобой, потому что ты пытаешься

меня воспитывать. Но, я уже никогда не

перевоспитаюсь. Я...я просто скучала по тебе и не

понимаю, что я сделала не так. А ты мне ничего не

объясняешь, ведёшь себя словно, я твоя очередная

Саба, но я не она. Я не хочу быть ею, Ник. Я хочу

остаться самой собой, но ты пытаешься изменить

меня. Почему ты не приехал ко мне? Почему сразу не

поговорил со мной, а заставил мучиться и плакать?

Почему ты не забрал меня? Почему ты такой? — шепчу я, моргая, пока по моей щеке скатывается

слеза.

Ник открывает рот, но тут же закрывает его, ослабляя

хватку и выпуская мои запястья. Но он не двигается, я

опускаю голову и потираю руки, разгоняя кровь под

ними.

— Это меня и беспокоит, Мишель, — едва слышно

подаёт он голос, и я поднимаю взгляд на него.

— Что это?

— Что ты переживаешь за меня, хотя не должна. Я не

могу тебя ударить, после того, как узнал, что для тебя

означает физическое насилие. Хотя я на сто

процентов уверен, тебе понравится. Я практикую

множество наслаждений, но они тебе не интересны. А

на другой я не могу это практиковать, потому что моя

голова переполнена мыслями о тебе. Но с каждым

днём это становится труднее, мне как наркотик

необходима моя жизнь. Мне необходимо пустить ток

по женскому телу и увидеть благодарность, мне

необходимо пройтись плетью по нежной коже и

рассмотреть рубец. Я нуждаюсь в рабыне, я не могу

без них жить, а ты тормозишь меня. Я могу сорваться

на тебе, но держу себя. Я не хочу, чтобы ты знала моё

прошлое, потому что тогда я привяжу тебя к себе ещё

крепче, а потом уйду. Я не хочу, чтобы с тобой

повторилось то, что было с Зариной. Она умерла по

моей вине, она влюбилась, а я уехал. Такой как я не

может любить, мне это чуждо, — он отходит от меня и

садится на край диванного подлокотника, опуская

голову.

— Я не прошу тебя о любви, Ник, — шепчу я, и он

поднимает голову, приподнимая один уголок губ в

усмешке над моими уверениями.

— Ты молодая, неопытная, страстная и очень

чувственная девушка, Мишель. Тебе необходима

любовь так же, как и мне, мой мир. Ты не

задумывалась, почему ты так хочешь узнать обо мне

больше? Почему ты с таким трепетом отзываешься на

меня? Почему ты приезжаешь ко мне, почему плачешь

из-за меня? Ты влюбляешься, а для меня это лишнее, — качает он головой.

— Ты не прав, Ник. Можно переживать за человека, потому что он стал близок. А ты мне близок, потому

что у нас с тобой был секс, и это нормально узнать о

партнёре большее. Это человеческая особенность, которая присуща всем, — я смачиваю пересохшие

губы от страха правдивости его слов, и понимаю, что

он читает меня, как книгу, а я не могу сама

разобраться в себе. Но я отрицаю это. Я не могу себе

позволить влюбиться. Не могу. Значит, придётся

врать, чтобы вытащить себя и спасти.

— Большее, — он задумчиво потирает подбородок с

отросшей щетиной, и его глаза блестят, но это словно

толкнуло меня в грудь от мыслей, который затаились в

их глубине.

— Ладно, Мишель. Большее. Итак, начнём по порядку.

Я садист, наслаждаюсь беспомощностью и

жестокостью по отношению к своим нижним. Я не

завожу отношений, потому что для меня это глупость.

Я не переношу женский пол более чем час-два, чтобы

выплеснуть на них свои потребности. Я жесток, очень

жесток. Я ненавижу, когда трогают мои губы, когда

пытаются руководить мной и тем более повышать на

меня голос. У меня достаточно денег, чтобы

избавиться от трупа и вернуться к своей жизни, — будничным тоном перечисляет он.

— От...трупа? — заикаясь, переспрашиваю я.

— Да, если такой будет, конечно. Но в моём случае

можно умереть только от наслаждения. Но это для

меня даже больше плюс, чем минус. Знаешь, какая

сессия самая моя любимая? Игры с кровью, с острыми

ножами и иглами. Я наслаждаюсь, когда тонкая игла

протыкает нежную кожу, как она тут же реагирует и

являет моим глазам кровь. Господи, как кричат от

оргазма мои девушки, ты и представить себе не

можешь. И там сантиметр за сантиметром, опускаясь к

лобку, капельки крови так красиво смотрятся на

белоснежной коже, будто на чистом и нетронутом

снегу. А как они возбуждены, когда я протыкаю их

клитор. Даже сейчас я слышу в ушах стоны радости и

облегчения от оргазма. А ножи, какие острые и

опасные вещи, правда? Ты только представь, как

остриё проходит по нежнейшей коже бёдер, например, твоей. Как нож разрезает твои трусики, и какая ты

мокрая под ними проверяет лезвие. Ещё...

— Хватит, — шепчу я и закрываю уши руками. Я не

могу поверить в то, что услышала. Тошнота

подкатывает к горлу, я разворачиваюсь и вылетаю из

гостиной, забегая в гостевую ванную комнату, и

склоняюсь над унитазом.

Отвращение к этим всем играм выливается из меня, а

вместе с ним поток боли и слез. Ужасно слышать это

от человека, который целовал твоё тело. Человека, которому ты хочешь помочь, а для него это обычные

вещи. А я для тебя бесчеловечные муки. Ужасно.

Я тянусь дрожащей рукой до туалетной бумаги, чтобы

вытереть рот и бросаю её в унитаз, смывая все своё

унижение. Я чувствую себя обманутой, только вот

сейчас я сама себе солгала, говорила, что это просто

увлечение, что это только интимная связь. А

оказалось, что я нуждаюсь в садисте больше, чем

должна.

— Мишель, — я слышу над собой спокойный голос и

кривлюсь от его слов, крутящихся в голове.

— Оставь меня, — сипло прошу я и поднимаюсь на

ноги, на секунду закрывая глаза, чтобы чёрные точки

перестали перед ними мельтешить.

— Крошка, прости. Ты вывела меня из себя, — тихо