Три килограмма конфет (СИ) - "Нельма"

— Одну затяжечку? — уточнил он с ехидной ухмылкой, глядя на меня с видом бесспорного победителя в этом споре.

— Три сигареты.

— Ох, какой кошмар. Очень, очень плохая девочка Полли, — может быть, его шёпот не показался бы настолько пошлым, если бы в завершении сказанного горячий кончик языка не прочертил влажную дорожку от мочки моего уха вниз по шее, а зубы не прихватили бы кожу у ключицы, заставив меня сдавленно охнуть. Максим отстранился, крайне довольный собой, с улыбкой Чеширского кота на губах и взглядом настолько ангельским, что даже на картинах Боттичелли такого не найдёшь. — Пойдём попробуем, что на этот раз приготовил мой старший братец. А я, так уж и быть, помирюсь с Артёмом.

***

Слухи в доме Ивановых разносились со скоростью света, и, судя по настороженному взгляду Никиты, направленному на нас с Максимом, он ожидал продолжения начатой в его отсутствие ссоры. Однако Максим сдержал данное мне обещание и вёл себя как душка (ну, насколько это вообще применимо к человеку, чьё общение с братьями на добрых восемьдесят процентов состоит из взаимных саркастических подколок).

Первым делом меня перехватил Артём, который внаглую воспользовался моментом, когда я осталась одна, и навис надо мной нервно-напряжённой тенью.

— Полин, я хотел сказать, чтобы ты не обращала внимание на то, что слышала сегодня. Когда я злюсь, вообще мелю всякую чепуху, а Макс, конечно же, не святой, но он в самом деле очень хороший парень, — протараторил он на одном дыхании, воровато оглядываясь по сторонам и, видимо, побаиваясь внезапного появления того самого «хорошего парня», способного вспылить из-за любой ерунды. — И я это говорю вовсе не потому, что он мой брат, а просто…

— Из-за того, что тебе с ним ещё несколько месяцев в соседних комнатах спать и ты не уверен, не придушит ли он тебя действительно подушкой, если ты всё не исправишь?

— Оу, а ты знаешь Максима намного лучше, чем я предполагал, — улыбнулся Артём и заметно расслабился, позволив плечам облегчённо опуститься вниз, а глазам — вновь заискриться задорным огоньком.

— Всё нормально, не переживай. Максим скоро успокоится, — уверенно кивнула я, с растекающимся по венам умилением отметив, что в моменты волнения — как приятного, так и не очень — глаза он прищуривал точь-в-точь как Максим. И, как ни странно, именно из-за этой незначительной мелочи, а никак не поразительного внешнего сходства, Тёма вдруг показался мне таким близким, почти родным.

Как будто он и мне был совсем немножко братом.

И эта мысль навязчивой скрипучей шестерёнкой прокручивалась в голове, а я старалась поскорее её оттуда выбросить, потому что это неправильно, и нельзя просто заменить одного человека на другого. Нельзя заменить родного брата на чужого, даже если очень хочется кем-то наспех прикрыть дыру в сердце и снова по привычке сделать вид, что всё отлично. Нельзя продолжать и дальше отмахиваться от очевидного факта того, что Костя мёртв и что мне его ужасно не хватает.

— Спасибо, Полина, — Артём ещё раз оглянулся по сторонам, и я зачем-то просканировала гостиную вместе с ним, убеждаясь, что в ней до сих пор нет никого, кроме развалившегося перед телевизором Миши. Максима не было подозрительно долго, а ведь уходил он со странной формулировкой «я тут кое-что придумал» и хищно-злорадной улыбкой на губах. — Просто, для справки: у Наташи нет с собой телефона и на связь она не выйдет до отъезда Яна. И с ней всё хорошо. Намного лучше, чем мы думали.

— Что это значит? Артём?! — заметив, как он отступает, я по инерции схватила его за локоть, чувствуя в себе желание вцепиться ему в плечи и хорошенько встряхнуть, лишь бы выудить необходимую мне информацию. Он знал что-то о Наташе, что-то действительно важное и способное пролить свет хоть на часть из десятка вопросов, возникающих в моей голове, стоило лишь подумать о ней, но вместо того, чтобы поделиться, собирался сбежать.

— Я не могу ничего сказать. Она сама всё объяснит.

— И когда? Какого чёрта там вообще происходит?

— Неделя, может, две, я не знаю точно, — покачал головой Артём, осторожно вырываясь из моей хватки. — Просто подождите ещё немного.

— Опачки, меня не было всего пять минут, а Полина тебя уже убить готова. Ты просто мастер выводить людей, Тём, — насмешливо заметил Максим, тихо юркнувший в гостиную и заставший нас как раз в тот момент, когда я злобно сверлила Артёма взглядом, уперев руки в бока. — Давай, Поль, я его подержу, а ты бей.

— Вот не стыдно тебе, а, Макс? Я тебя малышом на руках носил, и где теперь твоя благодарность?

— Да у нас разница меньше двух лет, на каких руках ты мог меня носить, придурок?

— Приподнимал над полом и ронял вниз головой. Теперь вот понимаю, что зря — с возрастом это сказалось, — фыркнул Артём и, заметив резкое движение в свою сторону, бросился прочь от брата, одним прыжком перемахнув через диван и выдав жалобное «помогите!».

Глядя на то, как Ивановы дурачатся и пытаются свернуть друг другу шеи (или не свернуть — по ним вот так сразу и не поймёшь), я очень красочно представляла себе идиллию в этом доме. И заключалась она вовсе не в тихих семейных вечерах с разговорами по душам, обсуждением последних новостей или выстраиванием амбициозных планов на будущее. Здесь уют прятался за сарказмом, внезапно выливаемым на тебя ушатом ледяной воды, за ребяческими тычками и пинками, которые эти взрослые дети не стеснялись отвешивать друг другу при первой же возможности, и за искренним, заразительным смехом, эхом прокатывающимся по всему дому.

Когда из кухни начал вовсю расползаться пряный запах готовящегося глинтвейна, от которого я до сих пор как наяву ощущала наши горячие и терпкие поцелуи в парке, мне особенно сильно захотелось свернуться клубочком под боком у Максима и дышать часто-часто, чтобы успокоить бешено колотящееся от приятных воспоминаний сердце и как можно глубже вдохнуть в себя его аромат. А ещё хотелось сказать, какая же я дура, что готова была уйти этим утром, даже не попытавшись выслушать его и узнать правду.

Наверное, мне просто подсознательно нужно было найти вескую причину сбежать как можно скорее. Потому что не только каждый день, а каждый час рядом с ним связывал меня невидимыми путами чувств, которые стремительно разрастались и становились крепче, не оставляли ни единой возможности выбраться. Я думала об этом постоянно, ощущала, как утопаю всё глубже, неминуемо, неотвратимо, а сделать с этим ничего не могла. И ведь на самом деле не хотела ничего с этим делать.

Просто млеть от наслаждения оказалось уже достаточно.

Вечер обещал быть действительно потрясающим: в очаге на веранде разводили огонь, плетёные диваны заполняли всеми имевшимися в доме подушками и пледами, не надеясь согреться за счёт одного лишь глинтвейна, а крайне довольный Никита принёс из своей комнаты гитару, поглаживая её с таким трепетом и восторгом, что только ленивый (то есть я) не воздержался от пошлых шуток на этот счёт.

Ожидаемые гости лучший друг Никиты по имени Ярослав со своей девушкой — приехали как раз в тот момент, когда мы все поудобнее рассаживались на диванах, с горящими от предвкушения глазами наблюдая за огромной кастрюлей с ароматным алкоголем. Максим как раз делал ставки, через сколько минут на меня найдёт опьянение, я в ответ слегка прикусила его за хрящик уха, заодно шёпотом пообещав, что с таким длинным языком ему тоже придётся волноваться за свою жизнь, пока мы спим в одной комнате.

Было так потрясающе хорошо, настолько волшебно, что я предпочла отмахнуться от пронзительного воя тревожной сирены, вовсю разносившегося в сознании, и сосредоточиться только на ощущении счастья, тёплыми волнами накрывающего моё тело.

— Полинка? Романова? — смутно знакомый девичий голос заставил меня вздрогнуть и тут же обернуться, открыв рот от изумления.

— Алина? — на всякий случай переспросила я, в глубине души лелея надежду, что сейчас меня просто растолкают и этот момент окажется лишь частью какого-то нелепого сна. Потому что это Москва, чёрт побери, и среди десятка миллионов человек я не могла столкнуться здесь именно с ней.