Жестокие наследники - Оливия Вильденштейн
— Говоришь как пещерный человек.
— Возможно, потому, что я и есть человек в пещере.
Когда мы упёрлись в стену, он одной рукой поддерживал мой затылок, а другой — копчик.
— Можно я сниму с тебя шорты? — спросил он.
— Я не знаю, а ты сможешь?
Его губы прижались к моим, а затем рука на моей пояснице ухватилась за эластичный рукав, продетый сквозь петли для ремня, и стянула его вместе с моими шортами вниз.
Лихорадочный прилив крови промчался по моему обнажённому телу, но нисколечко не согрел меня.
— Полагаю, можешь.
Довольный, он отступил назад. Я начала скрещивать руки на груди, но он поймал их и развёл в стороны.
— Дай мне взглянуть на мою жену.
Моё сердце остановилось.
— Я не твоя жена.
— Будешь.
Я приподняла бровь и пронзила его взглядом.
— О, правда?
— Если ты думаешь, что я подпущу Джоша или кого-либо ещё к этому Котлу, когда он снова появится, ты сильно заблуждаешься. Там будет установлено электрифицированное лазерное ограждение. И целый флот вооруженных охранников, все из которых будут отчитываться передо мной.
— Звучит как прекрасная церемония.
Это только заставило его глаза заблестеть ещё более озорно.
— Ты уверен, что хочешь этого, Римо? Что ты хочешь меня?
— Я уверен на тысячу процентов.
— Ты не можешь быть уверен на тысячу процентов. Это не имеет никакого математического смысла.
— Ты всерьёз помешана на математике, не так ли?
Его рот опустился к одной из моих грудей, и он коснулся языком заострённого соска, заставляя от удовольствия набухать мои вены.
— Ты клянешься, что не соглашаешься на меня, потому что, — я задохнулась, когда он подул на мою влажную кожу, прежде чем проложил дорожку поцелуев к другой груди и провёл там языком, — потому что ты чувствуешь, — я задержала дыхание, выдохнула, снова задержала, застонала, — что как бы должен?
Он отпустил мой сосок, прикусив его зубами, и повернул шею, пока его голова не оказалась на одном уровне с моей.
— Как бы должен?
— Из чувства долга перед Котлом и твоим королевством.
Моё напоминание унесло прочь его злобу, заменив её непреклонной серьёзностью.
— Амара Вуд, я соглашаюсь на тебя не из-за необходимости или обязательства. И я на сто процентов уверен, что хочу тебя и буду хотеть до тех пор, пока ты не станешь морщинистой и седой.
Я поморщилась.
— Давай не будем говорить о седине.
Его глаза впились в мои.
— Ты передумала насчёт нас?
— Нет.
— Ты уверена на сто процентов?
— Я уверена на тысячу процентов.
Он хмыкнул.
Чтобы доказать свою точку зрения, я положила руки на единственный предмет одежды между нами — его брюки. Я расстегнула пуговицу, затем опустила молнию, мой пульс учащался от моей смелости. После убийства человека раздевать другого, конечно, не должно было быть так страшно, но будь я проклята, если я не была одним гигантским комком нервов. Робко я окинула взглядом гладкую золотистую кожу, переходящую в живот, такой рельефный и подтянутый, что казался спаянным из листов металла. Мои пальцы дрожали, и этого было достаточно, чтобы сдвинуть пояс с острых выступов на талии Римо.
Когда мокрые джинсы упали, кончики моих пальцев коснулись его кожи, и я моргнула, сначала увидев его обнаженную плоть, затем его прикрытые глаза.
— Почему ты… почему ты напал на Кингстона, когда он?..
Его лоб наморщился в замешательстве.
Румянец пополз вверх по моей шее.
— Когда он сказал, что ты… эм… не…
Его хмурый взгляд разгладился, а губы изогнулись в улыбке.
— Хорошо наделён?
— Да, — у меня возникло искушение обмахнуться веером. — Это.
Маленькая пещера наполнилась его пьянящим смехом. Я не знала, как долго это продолжалось, но к тому времени, когда он пришёл в себя, на его ресницах появились настоящие слёзы.
Всё ещё улыбаясь, он сказал:
— Я ударил его, потому что он был ослом, и потому что, как ты сама сказала, я гордый. А не потому, что мое мужское достоинство чувствовало угрозу, — сверкнули его зубы. — Ты переживала?
— Нет.
Палящие Небеса, мне было так чертовски жарко.
Он взял меня за подбородок большим и указательным пальцами и приподнял моё лицо.
— Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что всё ещё хотела быть со мной, несмотря на то, что думала, что я буду… не впечатляющим.
Мои нервы расслабились, и румянец прошёл.
— Мне нужны твои сердце и разум.
— Хорошо, что ты получишь и то, и другое, и многое, — его рука упала с моего лица, но не покинула моё тело, — многое другое.
Я попыталась закатить глаза от его ошеломляющей уверенности, но он шагнул ко мне. Все его острые грани вдавились в мои изгибы, и мой мозг сломался, прекратив все команды, превратив меня в единственное, очень восприимчивое, но бесполезно статичное нервное окончание. Его пальцы начали медленное путешествие вниз по моему телу, рисуя дразнящие арабески на моей коже, вызывая мурашки на поверхности.
Он склонил лицо к моему, его взъерошенные волосы упали ему на лоб, и выдохнул моё имя в кончик моего носа, а затем снова в мои приоткрытые губы. Я всё ещё могла только смотреть, только чувствовать, только задыхаться, когда его рот накрыл мой, стараясь не раздражать нежную кожу. Он лизал и ласкал, его язык танцевал у меня во рту, делая выпад, прежде чем выйти.
Когда его пальцы перестали блуждать по моему телу, разочарование смешалось с моим предвкушением. Должно быть, я выразила своё недовольство, потому что он издал низкий смешок, который отдался вибрацией у меня на зубах.
— Ты очень нетерпеливая женщина, — пробормотал он, прежде чем раздвинуть мои губы и снова скользнул языком внутрь, в то же самое время провёл пальцем по моим скользким складочкам.
Я ахнула, и он застонал, его поцелуй стал твёрже вместе с остальным телом. Мои конечности, наконец, пошевелились, и мои ладони скользнули вверх по напряжённым сухожилиям его рук, чтобы опуститься ему на плечи.
Он медленно ласкал меня, и хотя я жаждала более быстрого темпа, это была такая изысканная пытка, что я откинула голову к стене и закрыла глаза. В глубине души мне пришло в голову, что, возможно, мне следует сказать ему, что я никогда раньше ни с кем не была, но его пальцы как по волшебству лишили меня способности говорить. Кроме того, это не имело значения для меня, и не должно было иметь значения для него.
Он провёл по моей шее носом, осыпая её поцелуями, которые становились всё более небрежными по мере того, как он работал