Ольга Матвеева - Иван-Дурак
— Надеюсь, что я больше никогда ее не увижу.
— К сожалению, существует очень большая вероятность, что она сама вас найдет. И не отвертитесь. И она знает это. Вы же добрый! А для нее это означает безотказность. Вот так-то, батенька, и добро имеет свою оборотную, теневую, так сказать, сторону. Но не казните себя, вы все сделали правильно. — На лице Петра Вениаминовича появилась улыбка. Открытая, бесхитростная. Просто улыбка. Иван на этом опереточном лице такой еще не видел.
— Петр Вениаминович, я выполнил вашу просьбу? Я спас женщину?
Улыбка исчезла.
— Да… и нет… Скорее да…, — Петр Вениаминович изобразил задумчивость. — А может статься, что спасли да не ту. И так бывает. И сдается мне, что сейчас именно такой случай.
— То есть, насколько я правильно понял, вы не отстанете от меня, пока я не разыщу всех своих баб? — закричал Иван.
— Ну, всех-то не надо! — развеселился Петр Вениаминович. — Вы же, Иван Сергеевич, всех-то и не помните, а некоторых и не видели ни разу при свете дня. Экий вы проказник! Надо ставить перед собой реальные цели. Нас интересуют только те, кого вы любили, или вам казалось, что вы их любили. Так что, голубчик, возвращение в Итаку откладывается на неопределенное время. Экспедиция по памятным местам продолжается! Одиссея ждут новые приключения!
— Но никого я не любил больше, никого!
— Это вам виднее! — Петр Вениаминович улыбнулся загадочно. — Засим позвольте откланяться!
— Но послушайте! — взвыл Иван, а его ночной гость судорожно допил свой коньяк и исчез. — К черту! Надоело! — Иван швырнул бокал в стену вагона.
Наутро он нашел осколок стекла на полу. Да кто же такой этот Петр Вениаминович?
Глава двадцать седьмая
Никого он больше не любил. Никого! Это совершенно точно. Говорят, сердцу не прикажешь. Какая глупость! Сердцу можно приказать! Еще как! Сказал сам себе — не любить больше, и не любил! Ну, разве что пару раз влюблялся, в жену свою будущую да в Лизочку Потапову. Только влюблялся, увлекался, но не любил. А есть ли она, любовь-то? Весь жизненный путь Ивана доказывал, что она не существует, что любовь не более чем гениальная выдумка человечества, передаваемая в наследство от поколения к поколению. Зачем нужна эта коллективная фантазия? Да все просто! Чтобы в жизни было все непросто. Простота — она ведь хуже воровства и губительна для человека разумного. Нужно же чем-то от животных отличаться: у них — инстинкт размножения, у нас — ЛЮБОВЬ! Это многое объясняет и оправдывает. А какая пища для утомленной скукой и трудом души! Все эти томления, терзания, сомнения, восторги, страсти, страдания — как они разнообразят жизнь! Человечество давно бы вымерло от всепоглощающей хандры, если бы не любовь! Только вот любовь не более чем фантом. Нет ее, нет. В основе этого мифического чувства всегда лежит либо порок, либо корысть. И не разубеждайте! Кто думает иначе — не более чем наивный близорукий болван в розовых очках. Что они называют любовью? Изводят близких людей придирками, ревностью, чего-то требуют постоянно, и не дай бог этот самый близкий человек не будет соответствовать придуманному ими образу, его ждет жесткая дрессировка, перевоспитание, грубая работа резцом по высеканию из груды несовершенного материала некоего идеала. Да еще и удивляются, что материал оказывает сопротивление — не хочет он меняться, не желает он быть идеалом! И эти мучения называются любовью? А сколько преступлений совершается во имя любви? Во имя любви преследуют свой объект страсти и превращают его самого в напуганное существо с ярко-выраженной манией преследования, а его жизнь в кошмар. Во имя любви грабят и убивают. Это любовь? Как там сказал кто-то умный? Любовь — это отсроченное предательство. Так и есть. Нет уж, увольте! Не нужно ему такого счастья! Так что, несмотря на полупрозрачные намеки Петра Вениаминовича, Иван считал свою миссию выполненной — он посетил всех женщин, которые были ему дороги, и некоторым он действительно помог. Все, финиш! Пора возвращаться к привычной жизни…
Таким размышлениям предавался Иван, едучи с вокзала домой.
Он долго звонил в дверь своей квартиры. Ему никто так и не открыл. Пришлось воспользоваться своими ключами. Иван начал беспокоиться — жена должна была быть дома, почему же не открыла? Вчера они созванивались — она ничего не говорила о своем возможном отсутствии. Может быть, в ванной? В квартире было темно и оглушающее тихо. Ни звука. Иван зажег свет.
— Аня! — закричал он. — Ты дома?
Ответа он не получил. Снял куртку и ботинки, прошелся по комнатам — жены нигде не было. Где же она? Иван растерянно опустился на кухонный стул. На столе он увидел листок офисной бумаги формата А4, исписанный мелким, стремительным почерком жены. Что это? А вдруг прощальная записка? Нет, он не будет читать это сейчас. Отчего-то было страшно. Иван схватился за телефон. Набрал номер Ани. Абонент недоступен. Иван снова взглянул на записку… Нет, не сейчас… Он направился в ванную. Половина Аниных баночек-скляночек исчезла. Значит, все же прощальная записка. Ожесточенно почистил зубы, умылся, залез под душ. Долго стоял под струями воды, не вполне понимая, где находится и что делает. Очнулся. Вылез из-под душа. Вытерся полотенцем. Накинул домашнюю свою клетчатую рубашку. Направился к Аниному шкафу в спальне — он был пуст, лишь какой-то забытый поясочек змеился на одной из полок. Ушла! Все-таки ушла? Но почему? Кинулся на кухню — читать письмо. Только сейчас заметил — рядом с листком лежат ключи от Аниной машины.
«Ваня! Прости, но я ушла. Ты, наверное, уже заметил это. И, наверное, терзаешься теперь вопросом: почему эта сука так со мной поступила? У нее ведь все было: жила в роскоши, ни в чем не нуждалась. Нуждалась, Ванечка, нуждалась. Еще как! Мне не хватало твоей теплоты, ласки, участия. Внимания ко мне, что ли… Ты ведь обо мне мало что знаешь: чем я живу, о чем мечтаю, что умею, чем увлекаюсь. Мне хочется верить, что у тебя просто не было времени, чтобы поинтересоваться всем этим, но я догадываюсь, что у тебя и желания не было. Я не хотела тебя упрекать, но, извини, так получается… Украшения, машины, путешествия, наряды, деньги — это все замечательно и для многих является пределом мечтаний, а я… Я, видимо, слишком требовательная, слишком капризная — хотела, чтобы меня еще и любили, пусть не так сильно, как я сама, но хоть чуть-чуть. Я ведь, наивная, провинциальная дурочка, почему-то считала, что ты женился на мне по любви, так же как и я выходила замуж по любви. Как я тогда радовалась счастливому совпадению — мужчина, которого я полюбила, не только красив и умен, но еще и богат. Ну, бывает же такое! Да, теперь я знаю, что такое, безусловно, бывает, но лишь в сказках. А в жизни… Это ведь была сделка? Так, Ваня? Ты мне статус замужней дамы, деньги, беззаботное с твоей точки зрения существование, а я тебе свою молодость и красоту, комфортный быт и заботу о твоем душевном покое. Поздно я это поняла. Дура, дура, дура! Твоя единственная любовь — это деньги! А я-то размечталась о нормальной семье, о детях! А я для тебя оказалась всего лишь удобной, красивой игрушкой, которую ты купил. Я догадывалась, разумеется. Я идиотка, конечно, но не до такой же степени. Догадывалась, но продолжала надеяться, что ты меня полюбишь… А вчера… Вчера я узнала, что ты мне изменяешь. Мир не без добрых людей — донесли, что ты встречаешься с какой-то журналисткой и снимаешь для нее квартиру. Даже осуждать тебя не могу. Как осуждать тебя за неверность, если я для тебя всего лишь вещь. Как можно хранить верность вещи? Но для себя-то я не вещь, я личность! И мне больно, невыносимо больно!
