Черноокая печаль - Зарина Солнцева
— Чего тут у вас ор да стоны?!
И чуть не споткнулся об тушку этого пьянчужки. На меня поднимает выпученные глазища, будто виной всему я. А мне звереть охота, да нельзя. Молодка в схватках хватает меня за руки и не отпускает.
— Аааааа!
— Рожает она, не видишь?!
— А от кого?
— Ты пришибленный, черт возьми?! — сдают у меня терпения и спокойствия. — От него.
Качаю головой на бессознательно валявшегося на полу мужика.
— Целителя найди. Быстро.
— Щас.
И убежал. А меня оставил с болезненно орущей бабой. А она уже скулит от боли, меня ногтями за плечо ухватила и как завыла.
— Ма-мо-чка!!!!!
Ух ты ж черт... И я вроде не трус. Воевал. Охотился. А тут бы с удовольствием убежал вслед за Мирошей. А то и грохнулся в обморок за этим козлом. Но кто меня отпустит?
Будто учуяв мои малодушные мысли, роженица хватает меня покрепче. И я готов орать вместе с ней.
— Ты это потерпи.
Прошу ее, а она с болью орет. Ненавистно так.
— Ненавижу мужиков!!! Все ваше кобелиное племя!
Опровергнуть ее слова язык не поворачивается. Чего уж там, заслужили.
— Вот она!
В залу врывается Мирон с женской фигурой, укутанной в добротный военный плащ. Потянув узелки на груди, незнакомка сбрасывает вещь с плеч и отпускается рядом со мной на колени перед светловолосой.
— Какой срок?
— Восемь лун и две семицы... Ааа!!!
С надрывом прошептала бедняжка, не отпуская моей руки. А я вот недоверчиво так уставился на поветуху эту. Молодая совсем, зеленая. Дите, одним словом. Куда ей роды принимать?!
— Чего ж ты, сестренка, еще две семицы не дотерпела?
С легким укором поинтересовалась чернявая, раздвигая роженице колени и устроившись меж них.
— Мужу... свекровь... накапала, что не от него дитяяя! Ааааа!
— Слышь, а ты точно поветуха?
Фыркнул я на девку, не утерпев. И меня в тот же миг полоснули холодным взглядом черных очей.
— Нет. Я целитель.
Сказала ровно, без шуток. Но язык-то мой снова не утерпел.
— Не похоже что-то. Точно целительской науке обучена?
Прищурился, подавшись вперед, а она на меня как посмотрит. И уста тонкие в издевательской улыбке надломит.
— А ты точно не желаешь самому принять роды?
— Я?
Подавился воздухом, и крепкая хватка роженицы лишь усилилась на моем предплечье. Все мое любопытство улетучилось молниесно.
— Да нет. Ты целительница, тебе роды и принимать.
Бодро проговорил и давай соскребать с себя стальную лапищу рожающей. А фиг тебе, Третьяк! Не успел я избавиться от одной женской руки, как меня за другой локоть ухватила другая.
— А куда ты это намылился, папаша? Держи ее давай за руку! И воды мне теплой приташите, да ткани чистой! Про самогону не забудьте.
Последнее уже прилетело Мирону.
— Да не отец я дитя. — раздраженно повел плечом, опять подрываясь на ноги. — Вот он, — ткнул подбородком на эту скотину, — отдыхает!
А она и не глянула, задрала юбку роженицы и принялась там что-то колдовать. Благо хоть не обнажив все женские прелести, а то я бы не выдержал. Впечатлительный я у матушки медвежонок.
— Так я пошел.
— А ну стоять!!!
— Аааа!
Рявкнули обе. Я растерялся, и крепкая рука снова ухватила меня за запястье. Да откуда в ней столько силищи?! Хрупкая на вид.
— Тебя как звать-то?
— Меня Третьяк. — резво отрапортовал я, за что получил очередной острый взгляд. Злюка прям какая-то.
— Не тебя, дуралей.
— Ляля... — прохрипела на выдохе роженица. Мне аж жаль ее стало. Пока она снова не сжала мою руку до хруста. — Аааа!
— Что ж, Лялька, поработать тебе сейчас придется. Ты главное не бойся и дыши, поняла меня? Вот и умница. Дыши и когда я скажу попробуй ребеночка вытолкнуть. Ну-ка вдох-выдох, вдох-выдох, вдох. Тужься!
— Ааааа!
Тут как раз прибежал и Мирон, с еще парой мужиков. Кажется, они работают на этом постоялом дворе, и подавальщица грудастая замелькала за их спинами. Ну наконец-то, меня спасут!
— Вот тут всё... что велели принести.
Шепнула боязливо один из них и поставил всё по правую руку от черноокой целительницы.
— Хорошо. Уберите всех отсюда, чтобы не мельтешили пару часов по таверне.
— Поняли.
Фыркнул мужик, да только так и прирос к месту. Пока она не фыркнула громко на них.
— Брысь!!!
Все рванули на выход, и я за ними, но меня опять жестоко осадили задом на пол.
— Куда?!
Рявкнули девки хором.
Рубаха затрещала по швам под хваткой этой Ляльки. Валес, неужто дочь кузнеца?! Или медведи потоптались в ее предках?
— Мирош?!
Шепнул я умоляюще другу, узрев его вихрастую русую голову у дверного проема. Тот лишь обнадеживающе на меня глянул, да шепнул губами: «Держись, брат!».
Вот ведь гад, а?!
— Аааааа?!
— Тужься!
— Давай, Лялька! Не спи, ты нужна своему ребенку! Давай, милая, еще немножечко.
— Не могу больше!!!!
Плакала светловолосая, и я рядом с ней тяжко сглотнул. Да чего же паршивое чувство — сидеть и ничем не быть в состоянии помочь.
От вселенской обиды и беспомощности я потянулся ногой по полу и шмякнул носком сапог ее муженька по ребрам. И еще раз. Падлюка, довел бедняжку. И в обморок упал, сволочь!
Внезапно хватка на моей руке ослабла, больные стоны прекратились. Что-то неспокойное засвербило внутри, скосив взгляд на Ляльку, я узрел ее спящую.
А всё так должно быть?!
— Лялька?! Не смей спать! Слышишь меня? Дитя задыхается в тебе! Проснись!!!
Рявкнула целительница, и меня как будто кипятком ошпарило. Схватив светловолосую за плечо, я не щадя сил потряс и даже слегка похлопал по щекам.
— Ляля, ты чего удумала?! Просыпайся?!
— Аааааа... — прохныкала она от боли, и по щечкам поползли по-детски крупные горошины слез. — Оставьте меня в поооокое... не...могу...я...не могу. Устала...спать...хочу...спать...
Да мать моя, ведьмедица! Как это спать?!
У меня у самого поджилки трясутся, а ей спать хочется. И главное, что светлые ресницы и вправду начали смыкаться.
Пока я недоуменно хлопал глазами, не понимая, что сделать. Но отчаянно слыша, как сердце младенца учащает биение, как при удушье, повитуха подползла к голове Ляльки.
Прижала окровавленные пальцы той к виску и заговорила тихо и ласково, как мать к
