Черноокая печаль - Зарина Солнцева
— Считай, ратник, что это мой подарок на свадьбе младшим сестрам. Пускай вздохнут спокойно и готовят приданное. А мой позор канет в прошлое вместе с моей смертью. Не вернусь я туда уж никогда. Так пускай не ждут.
Не нравилась ему моя задумка. Быть может, посчитал стервой злобной, аль мстительницей. Или бездушной. Да только я была тверда в своих намерениях. Матушку никто за язык не тянул, сама сказала: «Лучше было бы, не вертайся я с войны». Так я исполню ее желание.
Ратник — дело другое. Он человек чести и совести.
— Ладно, Святослав, если не хочешь...
Я было уже убрала руку, как крепкая ладонь грубо ухватила мой шнурок и спрятала в карман штанов.
— Хворостинкой бы тебя обласкать по заднице за такие проделки. Да не отец я тебе. — процедил он сквозь зубы, а потом снова тряхнул головой. — Передам я твои слова. А теперь слушай сюда внимательнее.
И пальцем незаметно показал на караван торговца, который вместе с нами прибыл на этот постоялый двор.
— Это Кариш. Восточный купец. Ушлый гад, да только мой старый должник. Путь он держит к Белоярску. Я уже договорился, найдет он место тебе в одной из телеги и накормит. Ты главное с ним разговоры не веди. И упаси боги, ни на что не соглашайся! Обманет, сволочь! Но в основном доведет сытой и целехенькой до города. Как-то так, Наталка. Вот еще...
Просунул мне в руки небольшой кошель.
— Там грошей немного. Не от скупости моей, да только беду привлекут золото на тебя в пути. Но на хлеб и воду хватит в дорогу, если уж че приключиться.
— Спасибо тебе, ратник. Теперь и я твоя должница. Видят боги, припадет шанс, обязательно отплачу!
— Ты главное дуростей не твори. — поднялся он на ноги и по-доброму мне улыбнулся. И аж помолодел на десятину. — Мужа себе найди, детишек нарожай. И живи. Не за себя, так за тех, кого уже нет среди нас. Долг у нас перед ними.
— Обещаю.
— Вот и договорились. Береги себя, целительница.
— И ты себя , ратник.
****
— Ты главное не теряйся ..лала. смотри мне , не успеешь на караван , ждать не буду.
Цокнул языком чужеземе , осмотрев меня купеческим глазом с ног до головы. Меня аж дрожь проела. Но я стоически прикусила языка. Говорила ему уже пару раза , что не Лала я , а Наталка. Но он кажись из упряство называл меня именно на своем наречие.
Ну и пусть я не гордая, мне главное до Белоярска добраться. А там я его на родном языке и пошлю его обратно...в его Чужеземье!
Скромно усевшись на краюшек половицы приковоной к телеги , стала расматривать как его подопечные грузят мешки да сундуки. А сам важный пан купец коршуном над ними смотрит и все поцокивает языком , ругаеться то на одного то на другого. Те ему в лицо помалкивают, но стоит Каришу увернуться спиной , как у них вмиг язык развязываеться.
Чудные такие , что они , что наши. Наречие разные а лицемерие одно и тоже. Кто-то пронил сундук на землю зацепившись плечом за другого , что нес мешок. В итоге ткань мешка распоролось и зерно , золотимтыми, крупными горошиными потекло по земле. А сундук жалобно скрипнув треснул с боку , отткда посыпалась черная муть, чем то похожая на маленькие зернышки размером с песчинки.
Узрев это Кариш посерел от гнева двинулись на них , крича и размахивая руками. А те олухи от горя обвиняя друг дружку и вовсе принялись драться. На зррелище повылазили с постоялого двора все обитатели да работники поглядеть. Под общий крик и гам, я не сразу сморозила , что из дома раздаеться женские крики.
Пока на порог вихрем не вылетел крупный мужик с русыми волосами до плеч. Растерянный, в одной рубахе, без штанов и босой.
— Там роженица. Повитуха нужна!
Но народ ликовал от драки, не обратив ни на что внимания. Пока не раздался мощный звериный рык. Все затихли мгновенно. У русоволосого выступили клыки. Не человек. Перевертыш. Должно быть, волк аль медведь.
Драчуны так и замерли, повалив купца, потому как в распале драки утянули и его в замес.
— Повитуху сюда, живо!
Рявкнул он, и местные переглянулись с опаской.
— Так... Феврония в соседнее село ушла. Там жена кузнеца рожает.
Тихонько пролепетал кто-то сбоку. А я тихонько затаилась на месте. Не лезу я с недавних пор не в свои дела, помогая люду направо и налево. Хватит, допомогалась.
— Так она целительница! — неожиданно громко фыркнула грудастая подавальщица, с которой Влас исчез на конюшне. Вот тебе и прилетело, Наталка. — Я видала, как рану лечила солдату вчера!
Не успела я и пискнуть, как русоволосый ухватил меня за шкирку, как нашкодившего котенка. Потащил на постоялый двор.
Дотащив до роженицы, толкнул вперед, а сам назад на два шага отошел.
Тут уже назад не сдать, у молодки воды отошли. Куда уж там тянуть, придется принять роды.
Бросила ему принести всё, что надо, и засучила рукава платья.
Восемь лун и две семицы — не самый лучший срок. Но и не таких спасали. Главное — не мешкать.
— Слышь, а ты точно повитуха?
Неожиданно поинтересовался этот рыжеволосый, лохматый мужик, что восседал возле роженицы. Ну как восседал, она его крепко держала. Чтобы не убег.
— Нет. Я целитель.
Моей холодностью и раздражительностью можно было лед резать. Но он как-то не допер. Блаженный, что ли?
— Не похоже что-то. Точно целительской науке обучена?
Прищурился, подавшись вперед. И глазеньки эти голубые так свысока глядят, что так и зачесалась рука затрещиной его одарить.
— А ты точно не желаешь самому принять роды?
Предложила я, раз мы такие «опытные», да на истинных целителей насмотрелись.
— Я?
Подавился воздухом рыжеволосый, распахнув голубые, как летнее небо, глаза, и тут же яростно помотал башкой. Одарив улыбочкой в конце.
— Да нет. Ты целительница, тебе роды и принимать.
Убежать вздумал, паршивец! Да только кто ему дал?
— А куда ты это намылился, папаша?
На сей раз за локоть ухватила его я. Едва ли усадила на место. Огромный, как горище.
Нахмурив светло-каштановые брови, он тут же недовольно фыркнул.
— Да не отец я дитя. — Раздражённо
