Черноокая печаль - Зарина Солнцева
— Нет, милая, ты можешь. Можешь. Чувствуешь, силы появляются. Льются горячими ручейками. Ну же... еще немного осталось. Давай, золотка, поднапрячься. Тужься. Еще раз.
И дивное дело, Лялька открыла помутневшие от боли глаза и, несмотря на капельки пота, скатившиеся по лбу и слезы по щекам, неожиданно твердо прохрипела.
— Да... я смогу... Я... Аааааа!
— Еще раз, Лялька!
И та упрямо продолжила.
— И еще раз.
Детский крик младенца озарил пространство. Облегченный вздох покинул мои легкие. Да, слава тебе, Валес!
Достав нож из-за пояса, целительница макнула лезвие в кувшин с самогоном и перерезала пуповину. Окрававленный комок принялся дрыгать крохотными ножками и ручками в воздухе. Мелочь такая, да крикливая.
Ополоснув дитя в теплой воде, черноокая ловко обернула того в пеленку.
— Кто? Кто у меня?
Глотая слезы, совершенно бессильно прошептала Лялька.
— Мальчик.
Шепнула целительница, устроив сверток ей на грудь. Наконец мою лапищу отпустили, и я задом пополз назад. Не удержался, глянув в прорезь свертка на новорожденного. Мелький такой, сморщенный, а столько боли и шуму натворил. Дай боги, не в батьку своего пошел.
— Позови кого из местных баб. — устало проговорила целительница, омывая руки в самогоне. — Ее надо омыть и привести в порядок. И за дитем кто-то должен присмотреть.
Спорить не стал. А побыстрее унес ноги, пока отпустили. Потому что больные стоны опять раздались за спиной.
Глава 3
Глава 3
— Вот отсюда мы и пойдем разными дорожками, милая. На сердце мне неспокойно отпускать тебя одной, Наталка. Может, послушаешь ратника, да с нами пойдешь в Старогорие? Его там воеводой и смотрящим города назначали, целительница ты хорошая. А там, глядишь, и засватают тебя. Замуж выйдешь.
Раньше так замуж хотелось, прям не было сил утерпеть. А сейчас от одного этого слова блевать охота. Сменились мои ориентиры на жизнь за последние время, точнее, потеряла я их всех. Встряска мне нужна, ласка близкой подруги. Да ее совет.
А то я совсем запуталась и уж не знаю, ради чего жить дальше.
— Спасибо, дед Макар. Но нет. Благодарна я вам всем, и ратнику, и Власу, да только к своим мне надо. Сам знаешь, боевые друзья ближе кровной семьи. Мудрого совета мне надо, да материнского крыла. Да и потом, здесь до Белоярска недалеко, дойду.
— Эх, — недовольно вздохнул дед, но не стал меня ругать. По отечески похлопал по спине. — Ну гляди сама. Твое дело. Ты только коль надумаешь, иль что приключится, знай — в Старогорие тебя примут. Своей внучкой назову, так что ты, Наталка, не дрейфь, прорвемся.
Обнимаю его крепко напоследок и даже пробую улыбаться. Выходит, наверное, отвратно. Рядом появляется Влас, и желваки у него ходят на щеках от недовольства. По-братски приобнимает меня за плечи, с грустью подмечая:
— Я раньше не понимал, как это человеку можно душу распороть. А на тебя гляжу и понимаю, как. Померкла та живая улыбка, милая. Сломали тебя. Надежда моя одна — Матриша, даст боги, она залечит твои раны. Лишь потому и отпускаю. Иначе, клянусь, женился бы!
На сей раз я почти искренне усмехаюсь и пихаю молодца в плечо.
— Да будет тебе, Влас, ты же в Снежинку втрескался.
Парень мрачнеет, отводит взгляд. Ломает губы в улыбке. Только думаем мы об одном. О том, что нет ее больше.
Сунув руку в карман плаща, он достает сверток и сует мне в руки.
— В неоплатном долгу я перед тобой, целительница. Если бы не был привязан к ратнику, пошел бы тебя сопровождать в Старогорие. Но увы... А с нами ты не хочешь. Поэтому прими это.
— Что здесь? — любопытно ломаю я бровь, ощутив тяжесть свертка.
— Считай, что подарок. Раз жизнь прижмет, продашь. А если нет, и хорошо все будет у тебя, то носи и вспоминай обо мне.
— Спасибо, Влас, но не надо.
— Надо. — упрямо молвил он и стиснул меня в братских объятьях.
— Хм... — прокашлял ратник сзади, и Влас от меня отошел, улыбнувшись мне напоследок, ушел к конюшне.
Глянув на этого светловолосого крупного мужчину, я мысленно вновь задалась вопросом: «До чего же дивные создания богов?». Кажется, глыба леденая, а на деле благороднее человека я еще не видала.
Недовольно вздохнув, мужчина шагнул ближе.
— Жаль, Наталка, что ты с нами не идешь. Переживать теперь за тебя я буду. Вроде два дня с тобой путешествовали, да припало ты к моей душе, как родная.
— Да будет вам, ратник. Или, точнее, смотрящий города?
Он хмыкнул, потрепал меня по макушке отцовским нежным движением и присел на лавку рядом, похлопал по ней, и я присела рядышком.
Мы замолчали оба.
— Дочка у меня на пару годков тебя младше. Вот и крошиться сердце в груди от мысли отпустить тебя одну. Люд плохой пошел нынче. Но и удержать не могу. Авось ты права, и там тебе лучше будет.
— Спасибо тебе, Святослав, за всё.
Искренне проговорила, и он лишь махнул рукой.
— Брось, девонька. Ты весь мой полк на ноги поставила за два дня. А люд простой не слушай. Не надо слушать тех, кто ядом плеваеться. Собака гавкает, караван идет. Слыхала приказку?
— Да. — качаю головой согласно и решаюсь попросить мужчину об одолжении в последний раз. — Ратник, просьба у меня к тебе будет. Благодарной буду, коль сочтешь правильным выполнить.
— Говори.
— Я видала, ты с утра со старостой моего родного края балакал.
— Да, знаком я с ним. — подтвердил он кивком головы.
— Так вот, если угодно тебе будет, скажи ему при встрече, что твои солдаты в пруду около моего селенья утопленницу нашли. Молодую, около восемнадцати-девятнадцати весен, чернокосую, в зеленом платье. На руках родинки россыпью. Вы ее с почестями сожгли на погребальном костре. А на шее нашли вот это, — протягиваю ему обычный кожаный шнурок, а на нем голова медведя, вырезана из дерева. Еще дед нам смастерил. Оберег против лесного зверья. Только мой был особенным, у моего медведя одного ушка не было. Дед неосторожно соскреб ножом, зато все знали, что мой. — Вот, пускай отдаст родне, если знает, чья дочь сгинула.
— Ты чего, Наталка? — недоуменно приподнял брови мужчина, аж напрягся от недовольства. — Схоронить себя живьем решила?!
Поджимаю губы, на миг прикрываю глаза. Дабы сдержать злые слова
