Апельсиновый вереск. По ту сторону Ареморики - Вайолет Девлин
А вот ягоды и корнеплоды были настроены более агрессивно. Многие из них были ядовитыми, и если бы не стойкость к ядам, которую развивали у всех всадников без исключения, Иэн был бы мертв. Но редкие виды ягод все же были годными для употребления в пищу.
День сменялся ночью, а ночь днем. И так по кругу. Как только солнце заходило, а на небо выплывала холодная, величественная луна, Иэн садился на землю и, привалившись к толстому стволу дерева, считал звезды. Он смотрел на черное небо так, будто бы в жизни не видел ничего прекраснее. На самом деле звезды никогда не смогут сравниться с красотой той девушки, что под покровом ночи разорвала чары сирены, подарив ему поцелуй. Противоречивые чувства вновь терзали Иэна. При одной мысли о Чужестранке, ее робкой улыбке, сияющих глазах, голосе, сладком, словно полночь, на сердце становилось тепло.
А еще именно здесь, в тюрьме замка короля Примории, он вдруг понял, чем руководствовалась Авалона. Всадница исполняла долг, но чем дольше Иэн следовал за ней, тем больше растерянности и сомнений видел на ее лице. Авалона никогда не хотела оказаться в империи, что-то или кто-то побудил ее бросить все, чем она дорожит, и поставить на кон свою жизнь.
На плечах Иэна тоже лежит долг. Он неподъемным грузом тянет его вниз, на дно. Отец хотел вырасти не просто всадника, а того, кого впоследствии назовет достойным быть рекомендованным в хьенды. Хагалаз видел в нем лишь замену. Если бы Иэн остался в империи, то до конца своих дней продолжил бы гнить всадником, отбирая чужие жизни.
Он этого не хотел.
Чем дольше хэлл думал об этом, тем мрачнее становился. Предательство ли? Отказаться навсегда от прежней жизни и попытаться построить новую. Было бы все так просто. Пока империя и королевство не придут к согласию, его жизнь будет напоминать вечную войну.
Первые предрассветные лучи окрасили волосы всадника в алый. Проснувшись, Иэн понял, что дальше так продолжаться не может. Почему его не допрашивают? Не убивают? Король не приказал бы бросить его сюда, если бы не догадался о их лжи. Так почему же Артур медлит?
Лязг засова был слишком неожиданным звуком в тишине душной камеры. Иэн с интересом повернул голову в сторону двери и увиделее.
— Потом скажете “спасибо”, — послышался незнакомый мужской голос, и дверь захлопнулась вновь.
Она стояла посреди помещения, злая, как сотня ястребов. В ее глазах полыхал огонь, а щеки раскраснелись. Ее волосы были собраны в низкий хвост, светлое платье волочилось по земле. Выругавшись, внучка короля повернулась и заметила его, стоящего неподалеку. Она замерла как вкопанная и казалась, перестала дышать. Иэн разделял ее чувства. В его легких тоже не хватало воздуха.
— Ты? — проронила она.
— Я знал, что мы свидимся снова, Чужестранка, — сказал всадник, и от звука его голоса она вздрогнула.
Этери сделала несколько несмелых шагов, замерев напротив.
— Кажется, я сотворила глупость.
Ее глаза стали мутными, голубизна исчезала. В радужке, в которой раньше отражалось звездное небо, он увидел только печаль и слезы. Иэн вздохнул. Каждое слово давалось ей с трудом. Чужестранка отвернулась. Не хотела, чтобы он видел, как она плачет.
“Я не сгорю”.
Иэн вспомнила ее последний взгляд перед тем, как ее запихнули в тюремную повозку. Ее гордую прямую осанку, точно такую же, как сейчас. Она не плакала, даже когда ее жизнь вот-вот должна была оборваться…
Иэн преодолел разделяющий их шаг. Плечи Этери мелко дрожали. Он протянул руку, коснувшись ее мягких волос.
— Расскажи мне все, — попросил всадник, гладя девушку по голове, словно маленького ребенка. Никогда прежде он не чувствовал подобной щемящей нежности. Ему захотелось укрыть Этери от всех невзгод. И плевать, кем она была — внучкой короля Примории или обычной девушкой.
Чужестранка подняла голову. По ее щеке скатилась слеза, оставляя соленую мокрую дорожку. Она вытерла слезы рукавом платья и рассказала. Поведала ему обо всем. О жестокости Артура, побеге Лилит, ссоре с Авалоной и страхе перед неизвестным. Девушка перед ним была далеко не обычной. Она видела то, что не дано узреть никому, чувствовала мир иначе, была ранимой и в то же время стойкой. Все это восхищало Иэна, заставляло его слушать голос Этери с замиранием сердца.
— Ты приставила нож к горлу короля, — сказал мужчина, стараясь осмыслить эти слова.
Она пожала плечами, а Иэн не смог сдержать смех. Этери повернулась, кинув на него возмущенный взгляд. Ее покрасневшие глаза стали четче и сделали лицо еще более очаровательным. Отсмеявшись, хэлл провел рукой по своим волосам, убирая спадающие на лицо пряди назад.
— И осталась жива, — продолжил он с улыбкой, — Почему ты все еще не веришь, что в пророчестве говорится о тебе?
Недовольно поджав губы, Чужестранка прошлась по комнате.
— Череда случайностей заставила меня оказаться здесь, в Ареморике.
— Случай определяет жизнь. Старая сионийская поговорка. Этот самый случай заставляет нас пройти через ряд не связанных между собой событий, чтобы сейчас оказаться там, где мы есть.
— Но я не хотела этого!
— Никто не хотел, — сказал Иэн, прижимаясь спиной к дереву, — Ты не хотела общаться с незнакомцем, но вновь и вновь он подбирался к тебе слишком близко. Ты не хотела оказаться в Ареморике. Но ты здесь. Ты не хотела знать о пророчестве…
— И что? — нахмурилась Чужестранка.
Иэн лукаво улыбнулся уголками губ.
— А может, все таки хотела?
Этери остановилась. Солнечные лучи играли с ее волосами, превращая их в настоящее золото. Сокровище. Иэн залюбовался ею, не сразу расслышав ответ.
— Я хотела узнать, как Лилит могла появится посреди озера, потеряв память, — уверенно сказала она.
— Ты узнала.
— Но какой ценой? — горько рассмеялась Чужестранка.
Иэн прищурился. Его слова могли ей не понравится, но он все равно произнес:
— Цена правды часто бывает непомерна.
Их взгляды, полные невысказанной боли, пересеклись.
Иэн опустился на мягкую траву. Он не знал, надолго ли Этери бросили в темницу, а потому хотел провести с ней как можно больше времени. Просто чувствовать, что она рядом. Всадник поманил ее.
Девушка качнулась на пятках, приблизилась и села рядом.
— Тебе нужно определиться с тем, что ты хочешь, — разумно сказал он. — Мести или справедливости?
— Не хочу больше видеть, как люди вокруг меня страдают, — она поджала под себя ноги и посмотрела вверх, туда, где располагалось решетчатое окно. — Им больно, и я чувствую их
