Гимназистка. Нечаянное турне - Бронислава Антоновна Вонсович
И чтобы и дальше ничего не испортить, я занялась упражнением, на котором настоял Мефодий Всеславович, когда меня при переходе в рысь понесло не туда: я начала менять обличье без остановки, чувствуя, как мягкий дурман, возникавший при переходе в зверя, потихоньку отступает, оставаясь лишь на задворках сознания, а мыслить я теперь могла здраво в обеих ипостасях. Или почти здраво: пусть все так же ужасно хотелось побегать, но грызть подушки больше не тянуло. Я успела успокоиться и даже немного поспать.
К обеду мне наконец принесли одежду. Ужасно старомодное черное платье было не слишком новое и явно где-то долго хранилось. Оно настолько сильно пропахло лавандой, что в носу сразу засвербело и я чихнула. В голове при этом что-то встряхнулось, и на поверхность вынесло плетение для чистки одежды, которое я сразу применила. Запах пропал, зато проявились мелкие дырочки: несмотря на столь сильную отдушку, моль все-таки добралась до этого платья. Было оно мне чуть коротковато и отнюдь не чуть широковато, в таком я никогда не рискнула бы показаться перед тем, кому хотела бы понравиться, да и вообще предпочла бы никому не показываться, поскольку висело оно на мне, как на пугале. Но обед я пропустить никак не могла. Во-первых, это было единственной возможностью узнать о планах Ли Си Цына относительно меня, а во-вторых, после смены облика хотелось просто-таки зверски есть. Наверное, подвернись в момент, когда я была рысью, случайно пробегавшая мышь, я не совладала бы с инстинктами и не только ее поймала бы, но и съела. Но мыши в доме Ли Си Цына не бегали. Наверное, он их ловил и ел сам, никому не доверяя столь важного дела. Во всяком случае, кошки в его доме я не заметила.
Впрочем, свой вес он набирал точно не на мышах. Достаточно было взглянуть на обеденный стол. Любовь к китайским традициям не помешала сохранить Ли Си Цыну любовь к русской кухне, потому что именно на нее был сделан упор. Пока стояли только закуски – крошечные пирожки на один-два укуса, такие хорошо только пробовать, но наесться ими невозможно. Как, впрочем, и малюсенькими бутербродами-канапе, на один из которых, с красной икрой, я нацелилась еще от входа.
При моем появлении Песцов галантно встал, хозяин дома лишь ограничился приветственным кивком. Не успела я сесть, чувствуя неловкость из-за ужасно сидящего платья, как в столовую вкатили столик с супницей и китайский слуга начал споро разливать в тарелки первое блюдо.
Мясная солянка. Густая настолько, что оставленная в ней ложка могла стоять. Могла, но не стояла даже у меня, пока не опустела тарелка, а когда она опустела, ложка могла только лежать, зато я теперь могла обращать внимание на что-то, кроме еды. Впрочем, от еще одной порции солянки я бы не отказалась: кто бы ни был поваром у Ли Си Цына, свои деньги он получал не зря.
– Как приятно, когда у девушки хороший аппетит, – ехидно сказал Песцов. – Правда, дядя?
Вряд ли он надеялся, что мы с хозяином дома сойдемся на почве любви к еде, но тем не менее Ли Си Цын ответил почти дружелюбно:
– В отличие от тебя, Дима, девушке было из-за чего проголодаться: она делом занималась.
Ага, портила подушки. Я занервничала. Когда только успели донести? И главное, никто ему ничего не сообщал: до этого момента обед проходил в полной тишине. Неужели он как-то просматривает все, что происходит в комнате?
– Извините, – все же выдавила я из себя. – Я не хотела. Случайно получилось.
Ли Си Цын посмотрел задумчиво. Кажется, до этого момента он не подозревал о порче имущества, но сейчас я зародила определенные сомнения в его душу. Развиться им помешал Песцов, недоуменно спросивший:
– Ты о чем, дядя?
– Елизавета Дмитриевна тренировала переход во вторую ипостась. Вы же недавно ее обрели?
С этими словами он опустил в рот сразу три пирожка и активно начал их пережевывать, смотря на меня в ожидании ответа.
– Недавно, – согласилась я.
Боже мой, а ведь я понятия не имею, как к нему обращаться. Песцову хорошо: сказал «дядя» – и ладно. А мне? Господин Цын? Господин Ли? Господин Ли Си Цын? Или непременно по имени-отчеству? Они же у него тоже есть. С другой стороны, нас друг другу не представили по всем правилам, так что возможные промашки спишу на это. И на погрешности воспитания. И на потерю памяти. И на…
– И с магией у вас до недавнего времени тоже не все было ладно?
– Тоже, – согласилась я, пытаясь понять, к чему клонит Ли Си Цын.
В том, что он к чему-то клонил, не было ни малейшего сомнения. Как и в том, что сейчас он ничего говорить не будет. Вон с каким неудовольствием смотрит на двери, в которые увезли столик с супницей и из которых должна появиться следующая перемена блюд. И носом дергает этак недовольно – сразу видно, от кого Песцов взял эту нехорошую привычку.
– Я хочу с вами об этом побеседовать, – сообщил Ли Си Цын. – Но не сейчас, после обеда.
– А как же быть с важным послеобеденным сном? – спросил Песцов с явной насмешкой.
– Можешь ему предаться, – разрешил Ли Си Цын. – Тебя эта беседа не касается.
– Как это не касается? – возмутился Песцов.
– Так.
Песцов начал бухтеть, что он лицо заинтересованное, поскольку уже влез в это дело по самое не хочу, но тут вкатили столик с очередным блюдом, и Ли Си Цын полностью потерял интерес к беседе. Впрочем, как и я. Казалось, вкуснейшая солянка была мной поглощена даже не вчера – позавчера, и нос мне намекал, что непременно нужно попробовать вот это, вот это и вот это. И еще капельку, самую малость вот этого.
Из-за стола я вставала, чувствуя себя довольным шариком и подозревая, что вес Ли Си Цын набрал отнюдь не потому, что попал под нехорошую магию, а то я должна была бы признать, что эта магия затронула и меня. Нет, в этом
