Это я тебя убила - Екатерина Звонцова
– В смысле, вы сами его видели и слышали, – решаю выступить им союзницей, – и, смею надеяться, сделали даже больше выводов о его физическом и умственном состоянии, чем все мы, вместе взятые. Все-таки вы здесь взрослый.
– Взрослый. – По губам Илфокиона бежит усмешка, глаза говорят почти напрямую то, что говорили не год и не два. «Ты правда считаешь, что я идиот?» – Интересная риторика. Пожалуй, да, я не заметил ничего дурного, но поймите меня правильно. Вы – начитанная развитая девушка с волшебной силой, а я лишь старый солдафон…
Близнецы сопят хором, и я готова присоединиться. Не то чтобы старый, если уж прямо, и не так чтобы солдафон в том смысле, в котором были покойные «герои».
Илфокиону около тридцати, он служит нам с пятнадцати – как его отец, дед и боги знают сколько поколений. Мама обожала его, почти как третьего ребенка – и мастера клинка, умного, обходительного, разделяющего ее страсть к моде. Подобно многим ломателям, он обладал талантом к военному делу. Ожидаемо она поволокла его в Физалию, но ошиблась – примерно как насчет отца. В какой-то момент Илфокион отказался выполнять приказы и даже начал их саботировать. Взбешенная мать отправила его в тыл – почему-то не убила, но спихнула на самую грязную работу, разгонять мятежи. Но и там он отличился… не как она надеялась. За это после маминой смерти отец взял его под покровительство. Он всегда любил такое – приручать и перевоспитывать, хотя Илфокион перевоспитался сам: война здорово сбила с него спесь, сделала замкнутым и угрюмым. Отныне тряпки и побрякушки – его единственная радость; он совсем перестал верить людям, и это уже не черта характера, а увечье, которое не заживет. Я терплю его таким, какой есть, но не люблю. Особенно – с чудовищного дня на пляже, ведь никого, никого из целеров не оказалось рядом в нужный момент, они прибежали, только когда я уже плакала над трупами. Похоже, по этому поводу Илфокион переживал и сам: прежде всего благодаря ему мои допросы получились короткими и мою ложь – что я понятия не имею о судьбе Эвера и никак к ней не причастна, – не стали особо ковырять. Но сама я всегда ощущала: Илфокион ничего не забыл. Он принял мои показания за чистую монету лишь поначалу, а затем попробовал ту монету на зуб. Поздновато. Беззаветно преданный папе – не мне, – он грыз ее снова и снова. Что, и сейчас грызет? Не вовремя, но я готова.
– Илфокион. – Решаю ни во что не играть и заканчивать побыстрее. Пусть грызет, если правда хочется. Вот и вызов: я опустила формальное «кир». – На что именно вы намекаете, объясните, пожалуйста? Если на то, что кира Эвера, – тут я наоборот артикулирую «кира» так, что показать клыки, – нужно изолировать или водить всюду под конвоем на случай бешенства, то я… мы с отцом… запрещаем. Он и так подавлен, только что вы сами это подтвердили.
– Я пока не собирался… – начинает он, и я все равно перебиваю: сама мысль об этом типе, о том, что он мог как-то намекнуть Эверу на «подземную заразу», усугубить его страхи, жжет хуже раскаленного гвоздя под задницей.
– Мудро. Но если все же соберетесь, можете считать его конвоем меня, я планирую проводить с ним максимум времени и буду за него отвечать.
О да. Отвечать. Раз пять за ночь желательно – мысль обжигает жаром щеки, я кусаю губы, немного злясь на себя, но не отвожу глаз. Да пусть видит. Плевать. Пусть даже по замку пойдут слухи: тогда, по крайней мере, Эвера точно не тронут лишний раз, чтобы не злить меня перед коронацией. Это не правило, а поверье, но обычно чем счастливее наследник, получающий корону, тем лучше проходит его правление. У меня пока мало шансов на счастье; мой разум, сердце и нервы одинаково похожи на сито, и корону я буду брать трясущимися руками, даже если выживу, но время еще есть.
– Так-так. – Илфокион щурится. Целую секунду он думает, что поймал меня на чем-то, но хищное любопытство увядает, стоит ему понять: я и планировала быть пойманной. – Что ж, это самоотверженно, принцесса, могу даже сказать, что я восхищен вашей щедростью и добротой короля. В преддверии коронации, когда у вас столько неотложных дел, так рискнуть жизнью…
– А что для принцессы важнее жизней подданных?
Если бы в этот момент я ела, то непременно подавилась бы, ведь мысль родил Пол, скребущий гладкую макушку, – причем таким будничным голосом, что в словах не ощущается и тени пафоса. Кас шмыгает носом, энергично кивает. Брови Илфокиона опять находят убежище за челкой, на этот раз вид его становится скорее беспомощно-недоумевающим. Все за меня. Он это чувствует. Его это злит. Он не понимает причин.
Потому что я будущая королева, козел, и потому что все знают: я девочка-цветочек с большим сердцем. Потому что одна моя история интереснее другой, и мне верят. Смирись. А если ты сунешься между мной и Эвером, я тебя задушу. Успею, до того как сдохну. И сожгу все твои тряпки, включая выходную тунику с голубой бахромой и золотой вышивкой.
– Ничего. Разумеется, – наконец припечатывает он, явно потеряв траекторию прежней атаки. – Разве я спорю, друзья, меня просто изумляет спешность, необдуманность, то, что вы, принцесса, даже не взяли с собой гоплитов, целеров, меня…
– Чтобы отвечать еще и за их жизни? За вашу? Следить, помимо собственной безопасности, за тем, чтобы вас там никто не сожрал или не превратил во что-то вроде…
…Эвера?
– Хм, в общем, нет, кир Илфокион. Вы все сказали правильно: я – волшебница. Мои шансы пропасть там, в том мире, были куда ниже ваших. Мое решение было взвешено. Я взяла кота.
Мысль болезненная, зато отлично помогает держать оборону: Илфокион довольно быстро кивает, вот только его глаза все не отрываются от меня. Он продолжает выжидать. И я наконец понимаю, на что он пытается меня вытолкнуть, что пытается подтвердить хотя бы косвенно, хотя бы себе, боги знают для чего. Что я спешила не просто так. Что я…
– И да. Это мой второй прощеный месяц. – Решаю не играть даже здесь. – Чему вы удивляетесь? Я замаливаю грехи. И я считаю то, что так долго… скрывала важные вещи и бездействовала… именно грехом. Я не знаю, что считают боги, но сама я…
– Ай! – Кас
