Выкупленная жизнь (СИ) - Натали Лавру
Но одна вещь меня всё-таки радовала: круглая сумма на моём счёте. Её хватало на то, чтобы отдать Ирме долг, и ещё должно было остаться. Я подумывала о том, чтобы купить в ипотеку квартиру, вложить деньги в качестве первоначального взноса. Квартиру можно сдавать, пока Максим растёт. Конечно, в этой семье никогда не было проблем с жильём, но мне почему-то не хотелось зависеть от них, я уже привыкла обходиться без посторонней помощи, тем более что теперь даже Дилан вёл себя, как чужой. Нужен был запасной вариант, куда я смогла бы уйти в случае обострения ситуации. Мало ли что.
Но планы планами, а в текущей ситуации меня волновало то, как мы теперь будем спать: с тех пор как Дилан пришёл в себя, он не позволял притрагиваться к себе и жил в отдельной комнате, а здесь была только одна комната, один диван и одна детская кровать Максима, — не спрячешься, не закроешься.
Жизнь началась по новой: очередной детский сад для Максима, интернатура в больнице, с которой было связано столько воспоминаний. По иронии судьбы мне опять попался Костя Жуков, мой бывший одногруппник, маниакально помешанный на эзотерике, монстрах и, в частности, на мне. Он весь расцвёл, когда мы лицом к лицу столкнулись в кабинете. Я, как могла, старалась воздерживаться от рассказов о себе, кокетничала, прыгала с темы на тему и была ещё более скользкой, чем раньше. Мастерства-то поприбавилось. Впрочем, я была рада увидеть знакомое лицо.
Дилан тоже начал ходить на работу, но сильно психовал, что не помнит ничего из того, что умел раньше, иностранные языки он тоже забыл, даже разучился водить автомобиль. Мы видели его только с утра и перед сном, а выходные он предпочитал проводить без нас.
Общая постель не изменила наших отношений к лучшему, он по-прежнему раздражался от любого моего действия. У меня были серьёзные причины полагать, что это родители настраивают его против меня.
Иногда Дилан ночевал в квартире родителей, так как, по его словам, мы с Максимом были невыносимыми. Однако Владимир Александрович с резким негативом отнёсся к тому, что младший сын слишком часто гостит в его квартире с ночёкой, чем вынудил Дилана искать ночлег на стороне.
Сначала я восприняла новый виток отчуждения с болью, но потом и сама перехотела видеться с мужем.
В мае, на дне рождения Дилана, в квартире его родителей собралось всё их семейство, формально была приглашена и я. Присутствовать мне не хотелось, но я решила, что так буду в курсе новостей, а мои недоброжелатели поостерегутся от неосторожных высказываний.
Помимо родителей, брата и сестры Дилана, в гости заявились Петро с Лизой и сыном Степаном, который был примерно на год моложе Максима. Мальчики до этого не были знакомы, но быстро нашли общий язык на почве компьютерных игр.
Зато Лиза, вокруг которой когда-то давно едва не разгорелся скандал из-за чрезмерной похотливости её жениха, разговаривать со мной не стала, ограничилась лишь коротким кивком и отвернулась. Мои слова о том, что мы не станем подругами, оказались пророческими. Семья Дилана не любила меня уже тогда. И, признаться, было за что. Я сама очернила себя массовыми убийствами и способностью попадать в передряги.
Нет, я не собиралась винить Лизу в том, что та приняла на веру общее мнение обо мне. Жену Петра можно было понять: у неё просто не хватило бы сил пойти против всех. Одна я такая выискалась. И теперь я — изгой и вообще не часть этой семьи.
Зато Лиза нравилась всем: её умение держаться и не болтать лишнего, стильный притягательный образ и милое личико располагали к себе. Было с первого взгляда заметно, что Пётр гордится своей супругой. Будь я в юности чуть умнее, мой муж тоже мог бы мной гордиться. На душе стало ещё тяжелее и как-то совестно.
По сравнению с ухоженной и явно не обременённой тяжёлой жизнью родственницей я выглядела, как пастушка из глухой деревни. На меня косились все, и никого не волновала мысль, что к жизни Дилана вернула именно я. Мне оставалось только держаться в стороне от беседующих друг с другом родственников и делать вид, что приглядываю за Максимом.
На празднике я была явно лишней. Интересней всего мне было наблюдать за отцом Дилана: это был редкий случай, когда старик не скрывал радости. Зато я вспомнила, как тот объявил о смерти младшего сына и подписал согласие на отключение Дилана от аппаратов. Почему же Седой делал вид, что ничего этого не было, а я — вообще не я, а пустое место? Возможно, он так и не научился признавать собственную неправоту. Ведь, согласись он тогда со мной, я не увезла бы Дилана в Москву, и всей этой грязи с проституцией не случилось бы!
Владимир Александрович — человек состоятельный, он без особого труда мог бы выделить средства на лечение сына, и я до сих пор искренне не понимала, почему он так поступил. Дилан был его любимым сыном. То, что старик не верил в выздоровление сына, это ясно, но он обязан был биться за его жизнь до последнего. Мне тоже было больно видеть Дилана неподвижным, как овощ, но я, тем не менее, сумела вернуть его к жизни.
3 долгих года, проведённых в аду, и вот, мы снова здесь.
Дилан сдержанно отвечал на вопросы родных о самочувствии, о ближайших планах. На меня не смотрел, на Максима, впрочем, тоже. У Дилана была идея фикс, что вернуться к прежней жизни ему поможет именно семья, в которой он вырос. Женитьбу на мне он считал недоразумением и не верил, что между нами могла быть какая-либо духовная близость.
Долго пробыть во враждебной обстановке мне не дали. Владимир, старший брат, рассказал Дилану, что в Москве я зарабатывала на жизнь грязным стриптизом и бог ведает, чем
