Марта - Светлана Гресь
– Засохло в ранимой душе сочувствие, сердце твое не роняет слезы жалости. Со мной наедине тебе так не хотелось оставаться. Знаю, что избегала встречи со мною. Не виню и не корю, я не в обиде. Имеешь право на любовь, а, значит, и на счастье. – Снова помолчал, добавил горько.– Без сожаления глаза любимых убивают. Молчишь, ибо пропитаны горьким ядом отказа губы дерзкие. – Вздохнул горько.
― Рвется из плена плоти душа моя. Судьба, дай мне легко вздохнуть в последний раз! Дай силы в глаза холодные взглянуть, безропотно принять свою кончину.
Смерть – любовница моя, соблазняющая, зовущая, ласковая, дарит истерзанному телу отдохновение, освобождение от оков боли. В ней спасение мое. Она – моя свобода, мой сон, глубокий, тихий. Призраком незримым неумолимо стоит у изголовья, осталось только сделать последний шаг. На перекрестке вечности останусь с пеплом любви на губах. Прощай!… не поминай лихом!
Лежал в глубокой туманной тьме, уже не ощущая тела. Перед ним расплывчатым пятном встревоженное лицо. Не узнавал его. Не различал милых сердцу черт. Адские муки боли постепенно оставляли истерзанную пытками плоть. Еще беззвучно ворошил сухими, знойными губами. Иногда срывался глухой, непонятный звук.
Боясь поймать его последний вздох, Дана неотрывно, с ужасом смотрела на умирающего. Кто-то нетерпеливый неотступно дергал за плечо. Оглянулась и брови от удивления поползли вверх. Заморгала отчаянно, решив, что снится.
Давно без вести пропавшая ворона сидела на ее плече и в клюве держала знакомое кольцо, боязно вращая головой. Осторожно взяла у нее чудесный перстень.
– Клава, милая, – вмиг заблестели слезы от радости неожиданной. – Ты как здесь оказалась?
– Хватит причитать! – Недовольно прошипела, оглядываясь по сторонам, – давай поскорее сматываться отсюда.
За дверью ритм заклинаний все ускорялся. Казалось, что там всех сотрясает неистовая лихорадка, и вдруг послышался уже совсем невыносимый вой.
Глаза супруга замерли. Дрожащей рукой прикрыла веки. Беспомощно оглянулась на Клаву.
–Он умер. Кажется, совсем…
В ее взгляде мелькнуло разочарование.
Ворона зашипела раздраженно,
– Вот и хорошо, хоть долго ждать не пришлось. Давай поскорее с этим всем расстанемся. Знаю, очень хочется вернуть ему жизнь, да нельзя. Не в наших силах! Чем мы сейчас сильнее оттолкнемся отсюда, тем быстрее забудем этот кошмар. Нас, между прочим, дома ждут с нетерпением.
Дана всхлипнула обиженно. Птица размякая.
– Пусть меня и заносит в словах, но мне хочется убраться отсюда поскорее, пока не ворвались его буйные предки и не вынесли нас с тобой в другое, сильно неприятное место, может, даже и вперед ногами. От этих диких тварей, что хошь ожидать можно. Прощайся скорее и разбегаемся.
Отчаянно глянула на него в последний раз. Неожиданно мелькнула осторожная мысль. Нагнулась, якобы поцеловать на прощание и надела ему кольцо на палец. Зажмурившись, обняла и застыла в ожидании, чем ошарашила птицу. Мысль назойливая вертелась в голове.
– Не ругай меня, подружка милая, не оставлю его здесь.
– Что ты, с таким усопшим, там, у нас, делать будешь? Кому этого покойника показать можно, от одного его вида любого сразу удар хватит.
– Хоть могилка его, да со мной будет. Все-таки муж, судьбою подосланный, Богом избранный. – Шепчет Дана умоляюще.
– Тоже мужа нашла. У кого свадьба, а у нас – похороны, все не как у людей. – Ворона вцепилась на всякий случай покрепче когтями в его шерсть. Боли чудище все равно уже не чувствует, зато есть надежда, что она не останется здесь.
***
Из густого темного тумана выплывает дивный образ. Ему слышится голос женский, ласковый, тихий. Пробивая слой воспоминаний, зовет его нежно, чуть слышно, упрямо пробираясь из самой бездны, из самых глубин памяти.
В нем смешались сострадание, надежда, любовь, мудрость материнская. Отчаянно кинулся на зов и грохнулся на пол, сбросив со стола хрустальный шар. Рука скользнула в движении неловком и уткнулась в него кольцом.
Шар вдруг зашипел и постепенно стал разгораться легким пламенем. Ручейки живительного огня, словно играя, устремились по истерзанной плоти. Клочки шерсти начали опадать на пол. Волны конвульсий пробежали по телу, дрогнуло оно, в изнеможении спасительном. Запахло гарью, жженой, вонючей. И вот уже нет шерсти, лишь голый, бледный лик, улыбка слабая, усталая, глаза прикрытые, и волосы на голове черные, что крыло воронье.
Рука медленно направляется к лицу, вытирает чело, замирает в недоумении. Мужчина, совсем еще даже молодой, и очень даже симпатичный, схватывается на ноги, оглядывается, ошеломленный. Где он? Что с ним? Если это рай, то благодарен судьбе за избавление от страданий.
Глазам больно от света дерзкого, что нагло ослепило его своими лучами. Избушка небольшая, но уютная. Печь разукрашена. Заслонка, словно огонь, желто-горячими цветами расписана. Все миски, горшки, кружки, ложки – деревянные. Пробует выйти на улицу, жмурится от обилия солнца, что буквально заливает светом смеющийся, ветром растрепанный, день.
Пред ним ширь ясная, где вовсю бушует лето, дышит зноем, радует избытком цвета, буйством трав. В небе облака наперегонки несутся, уходят стайкой наискосок, клубятся, млея в сиянии светила. Робко смотрит месяц с неба в изумлении, что день в разгаре.
Жук взлетел и прожужжал сердито. Перепел откликнулся вдали. В ложбине вполголоса скрипят коростели. Нежится земля, зноем напоена. Припадает солнце истомленным поцелуем к травам тучным. Запах душистого дня с непривычки вскружил голову ошалевшую.
По двору ходят куры, кот на солнце греется. Собака из будки высунула морду равнодушную. В ограждении гогочут гуси, крякают утки. Вокруг полно цветов: маки, ромашки, незабудки, ирисы, лилии.
Дорога тонет в усатом поле, переплетенном васильками. Колосья полные ведут беседу важную между собой, клонясь послушно шаловливому дыханию юного ветра.
Солнце немилосердно жжет в глаза. Восхищенный чудесным видом, что подарило провидение, восторженный этим празднично-синим, блистающим днем, вглядывается вдаль и видит Дану, что раскинув руки, с упоением кружится, утопая в травах буйных.
Все наяву и все, как в сказке. Невольно любуется этой картиной. Неповторимым светом вешним озарено милое лицо. Она поворачивается к нему и… замирает на мгновение. Как бы очнувшись, вначале медленно, потом все быстрее, бежит навстречу, будто, споткнувшись, останавливается и припадает к груди, сразу став такой маленькой и беззащитной. Улыбнулся мягко, уткнувшись в волосы.
Диво дивное! Вдруг осознал, произошло чудо. Он больше не тварь уродливая! Он жив! Спасен!
Поистине неисповедимы пути наши, Господи! Умереть от неразделенной любви, чтобы воскреснуть счастливым!
Дана вмиг припомнила свой сон, что рассказывала когда-то маме Норе. Идет она по зеленому полю, а небо надо нею синее-синее. Звездочка слабая дрожит. Ветер бродит в некошеных травах. И навстречу он, такой красивый, добрый и такой желанный. Бежит к нему, а сердце
