Марта - Светлана Гресь
– Знаю теперь, был лжив торжественный обет…
― Я обманул? Напраслину терпеть нет моих сил. Кто не солгал хоть раз, хотел бы я взглянуть на дурака такого! Ведь жизнь дана зачем? Чтобы бурлить в кипении страстей, гореть в утехах бесконечных, наслаждаться разнообразием веселых шуток.
Оставим мудрость старикам, совесть старухам! Счастливей тот, кто судьбу свою смог оседлать, как скакуна лихого приручить. Пируй! Играй! Шути! Лови в сети своих утех доверчивых и простодушных, гуляй вовсю, чтобы потом не каяться!
– Гордые черты, язвительные губы, и рот, не знающий признаний нежных. А этот взгляд! О, как он жжет! Насмешливый и длинный, безмерный в своей жестокости.
Я не люблю тебя! Я не могу любить такого! Отец, сила чувств во мне еще не утрачена, пленил мне душу иной, не этот. Мне суждено быть с тем. – С облегчением, – не по тебе тоскую. Напрасно радуешься, ты мне не сделал больно.
– Безуспешно будешь ждать другого, нет его, и не может быть. Он – всего лишь вымысел твой. Могу играть любую роль! Так и на этот раз, всего лишь подшутил. В твоем сердечке его образ подсмотрел и без особого труда в жизнь воплотил. Ты получила, что хотела, бездушный призрак разбившейся надежды, что с первыми лучами солнца, увы, растаял. Нет его среди живых.
Потрясенная жесткими словами, Елка беспомощно оглянулась на отца.
– Так может быть?
– Конечно, лукавый может принимать обличие любое; он же с рогами, весь мохнатый, копыта на ногах, а сейчас видишь, Сильван – обыкновенный человек и даже очень симпатичный. Недавно мы с тобой видели его в другой фигуре.
– Разве ты, Сильван? Тот самый Сильван! Тогда, в первую нашу встречу, ты был в другой одежде, с другим лицом! Сам Сатана! Исчадие ада?
Кому она в любви клялась, с кем целовалась! О, что за шутка! Что за наваждение! И вспомнились слова старухи-призрака, грешить легко, как тяжело их искупление.
Девушку охватил тихий, безжалостный ужас. Сердце девичье так сдавило, что она невольно схватилась руками за грудь.
Тело стало наливаться холодной омерзительной тяжестью, словно кровь ее вдруг замерзла и сгустилась. Сразу как-то съежилась, сникла. Ей еле хватало силы удерживаться на ногах, Совесть жгла невыносимым позором, мучила, изнуряла ее, истощая своею беспощадностью, безысходностью. В поблекшем взгляде, в вялых, замедленных движениях сквозила такая глубокая усталость!
Счастливые грезы ее любви растаяли, оставив душу пустой и никчемной, искалеченной, униженной. Золото ее видений рассыпалось, превратившись в сплошные черепки. Гордость девичью брошено под ноги и растоптано безжалостно и жестоко.
Теперь, вспоминая последнюю встречу, уже не томилась радостью, не обвевалась трепетным ветерком, погружаясь в приятное облачко забвения. Теперь в мертвую пучину истинной правды попадала ее мысль и мчалась оттуда черная, холодная и даже влажная.
Боль, бесконечная, дикая боль! Тоска и безысходность, глухая, лютая, нетерпимая! Она раздавлена, уничтожена непосильным унижением. Меркнет белый свет. Пуста глухая голова.
И тут, словно прояснилось что-то: девушка увидела птицу, что тихо и легко опустилась к ней на грудь, и очертаний смутных череда промчалась бурно в девичьем сознании. Этот летний полдень, словно миг, один на двоих, и поцелуй, горький и горячий, словно дым.
В потерявшейся и уставшей девичьей памяти он, настоящий. Не этот, а другой. Живой! Любимый! Ее, пусть и придуманный. Он уйдет вместе с ней, его образ унесет с собою в свои нечаянные сны.
Она присела под дерево. Тихое волнение – какое-то мягкое, нежное, осторожное пронизало тело девичье мелкой, еле уловимой дрожью, будто теплый ветерок ее неожиданно обвеял и остановился на груди пушистой, щекочущей птицей. Она улыбнулась кротко, склонила голову на дерево и прикрыла глаза.
Почувствовала, как жизнь медленно, по капле, не спеша отдаляется от нее, пока совсем не стихла. Сердце еще билось вяло, размеренно. Только эта призрачная, грезами навеянная, птица прерывисто ударяла ее грудь легким крылом, пытаясь остановить забвение. Чтобы прекратить эти движения, она положила руку на сердце и незаметно уснула, погрузившись в приятные, видениями внушенные чувства, хоть во тьме, но со звездами. Они еще не уснули в уставшем сердце. Надежда и любовь еще живы! Еще крылаты!!!
IX
В двух шагах от счастья.
С того времени, когда Дана угодила сюда, казалось, прошла целая вечность. Тесная клетка ее с жесткой вонючей постелью, тишина, что аж звенит в ушах, слабый свет, льющийся с потолка. Порой приносили какую-то ужасную бурду, зловонную и тягучую, что загустевшая кровь. Девушка отказалась от такой пищи. Лишь иногда пыталась жевать что-то похожее на сухарь и запивать его глотком, словно болотной, вонючей воды. Спала и просыпалась снова, чтобы опять провалиться в тягостный, пустой сон. Мозг был затуманен.
Вот и сейчас, лежала на холодном каменном полу и беззвучно плакала от бессилия. Как вырваться из этой западни, что в очередной раз подстроила судьба – злодейка. Отчаянно взывает о помощи истерзанное сердце. Ей так хочется быстрее умереть. Тогда ее бедствиям придет конец, душа, освободившись, вернется домой, на Землю, к маме.
Возле дверей послышалась возня с ключами, грохот отпираемых запоров. Дана, успокоенная надеждой, что это ее последний день, с тихой покорностью ожидала своей дальнейшей участи.
Торопливо вошла королева, за ней две служанки. Брезгливо поморщившись, оглянулась вокруг. Узница побелела от неожиданности. Смыло, точно водой, радостное озарение, отобразившееся на измученном лице, почувствовала, что ждут ее еще более тяжкие испытания, недаром заглянула в ее забытую обитель такая гостья.
– Переоденьте! Постарайтесь привести в порядок, да так чтобы ни в коем случае не смог ни о чем догадаться. Пусть продолжает думать, что эта девка не хотела видеться с ним, разубеждать не станем. Назад сюда уж не вернется, вон, как загадила помещение, уродина. После свидания всю ее ошпарить кипятком, продезинфицировать, так сказать, и бросить зверям на растерзание. Пусть играют с ней, пока не скончается в страшных муках. Виновата, должна нести наказание. Устроила себе отдых, а сын мой умирает в страданиях невыносимых. И зачем только женился на этой образине, бросив из-за нее такую куколку… Бедный мой мальчик, искал счастье, а нашел погибель.
И ушла стремительно, злобно оглянувшись на прощание. Дана молча покорилась следующему шагу судьбы. Ее под руки вывели из темницы. Долго мыли, одевали, причесывали, потом повели по уже знакомому коридору. Едва шла, шатаясь от непривычки, ноги слабые совсем отвыкли от ходьбы. Раскрылась дверь и увидела спальню бывшую, супружескую. Там тьма местного народу. Все одеты в просторные черные одежды, золоченные сандалии на ногах. Сидели, стояли безмолвные, опечаленные. Не церемонясь, служанка толкнула ее в плечи.
