Диэр Кусуриури - Край Ветров: некроманс

Сработало.

Примерно на высоте пятых ребер у Камориль стремительно выросли еще четыре руки, по две с каждой стороны. Они вырастают у него каждый раз, когда он по-настоящему возбужден. И отпадают пустыми хитиновыми оболочками после. Это не настоящие руки, они только выглядят человеческими. В них, по сути, даже костей нет.

Камориль тут же стал расшнуровывать свою маску одной парой рук, а другой расстегивать ремни у горла и за головой.

Когда маска полетела куда-то вниз и он смог говорить и смотреть на меня, первым, что он сказал, было:

— Ах ты, сукин сын, ты думай вообще, что говоришь! Если я сейчас освобожусь первым, то ты рискуешь быть изнасилованным прямо не слезая с креста!

— Я знаю, что ты знаешь, что я никогда тебе этого не прощу, — с усмешкой проговорил я.

Камориль попытался дотянуться дополнительными руками до ремней на основных руках, но не смог.

— Еще б чуть-чуть! — заскрежетал зубами он.

— Ты лучше скажи мне, как вызвать костяной нож? — поторопил его я. — Если, например, я его из запястья вызову, то у меня рука освободится, и я смогу себя развязать и потом тебя.

— Мне надо тебя коснуться для этого, — расстроено сказал Камориль. — Такая вот… накладочка получилась. Ну ничего. Мне чуть-чуть осталось… А ну, Мйар, давай… поработай еще немного. Раз теперь я тебя вижу… оближи губы.

Как-то мне стало совсем уж обжигающе стыдно. Но, что делать. Подчинился.

— А теперь медленно… оближи плечо… я верю, ты сможешь… Да, так, хорошо… О-о… Очень хорошо… Отлично.

Дополнительные руки Камориль смогли дотянуться к запястьям основных и развязать на них ремни, а потом и отодрать скотч.

Через пару минут Камориль был уже на свободе. Потирая ноющие суставы, он присел на стул Веры и глянул на все еще связанного меня снизу вверх:

— Какие недюжинные таланты сокрыты в тебе, друг мой, глубоко и надежно! Какая страсть!..

— Камориль, развязывай меня давай! — зарычал я. — Не будь свиньей!

— Сейчас-сейчас. Успокоюсь. Не хочешь же ты и правда…

— Камориль!

— Ладно-ладно. Считай, уже.

Никс, гуляя по городу, тщетно пыталась придумать план, как же ей вызволить Эль-Марко и, если получится, остальных. Она не знала, где именно искать тех вампиров, что похитили ее друзей, но помнила, как легко загорелся напавший на нее упырь, как он вспыхнул, будто бы бензином облитый. Мясо так не горит.

Тем временем над городом сгущались сумерки, и вот-вот должны были загореться фонари. Похолодало. Люди с удивлением косились на девчонку, гуляющую в такую погоду с коротким рукавом, но Николе снова не было холодно.

Она купила себе в ларьке два пирожка с повидлом и чай, и умостилась на ступеньках под массивным бронзовым памятником, изображающим трех коней на горящем шаре. Символизм скульптуры остался для Никс загадкой.

Фонари наконец включились, но странный памятник почему-то остался в тени. Никс покончила с пирожками, а чай решила растянуть на подольше, ведь всем известно, что под чаек думается лучше всего.

Итак, ключ от всех дверей, кроме одной — не вещь, а понятие. Но когда Никс начинала об этом думать, в ее мозгу как будто бы кто-то дергал стоп-кран. Мысли упирались в стерильную белую стену из гладкого пластика.

— Ну хорошо, предположим, этот ключ — ну, например, любовь. Хорошо, — Никс решила проговорить вслух свои мысли, в надежде их, наконец, собрать. — То есть, с необычным даром Ромки справится любовь? И он должен ее найти. Нет, они все должны ее найти. Слишком просто и слишком сложно, как по мне.

В трех метрах от ступенек памятника нарисовалась темная фигура. Судя по очертаниям, это был мужчина в какой-то мешковатой мятой одежде. Двигался он как-то неуверенно, расхлябанно, а когда он подошел совсем близко, Никс по запаху определила обыкновенного горожанина навеселе.

— Эй, детка, куришь? — спросил потрепанный жизнью мужчина с мутным взором.

Никс, смотря на него снизу вверх, спокойно ответила:

— Ну.

Мужчина вынул откуда-то суровую папироску и протянул характерным жестом, выпрашивая огня. Никс подняла руку и щелкнула пальцами. Третью фалангу указательного обвило живое пламя, не причиняя никакого вреда своей владелице, однако, соприкоснувшись с сигаретой, огонек будто бы взбесился: он поглотил бумагу и пахучую траву разом, как «слизал». Мужик, охнув, отдернул руку, попятился, споткнулся, упал, прополз немного, потом снова поднялся на ноги и спешно скрылся за поворотом, выкрикивая от испуга мерзкие в своей вульгарности оскорбления и проклятья.

Никс хохотнула ему вслед, допивая чай, подогретый прямо в стаканчике ее же ладонями.

В этот момент откуда-то с другой стороны, из самой густой темноты вышел кто-то еще.

Никс дернулась, расплескивая остатки чая — больно уж внезапно этот некто проявился. Она могла бы поклясться, что секунду назад там, в темноте, никого не было.

— При-ивет, — нараспев произнес молодой человек, проводя пальцами по волосам. Между недлинных русых прядей сверкнули маленькие фиолетоватые молнии, и волосы парня поднялись вслед за его пальцами. — Ты чего цивилов пугаешь? И кого здесь ждешь?

— Охренеть, — произнесла Никола. В этом ее возгласе смешалось на самом деле очень много чувств. — Ты… это… чего такой дерзкий?.. И откуда взялся? Ты что, наблюдал за мной?

Никс говорила, вставая. Парень тем временем остановился в двух метрах от нее и дальше не шел. Пахло дождем.

— Я тут ребят жду, чтобы провести в «Колбасу» через черный ход, у нас там выступление скоро, — молодой человек улыбнулся, пытаясь сгладить конфликт. — Ну, чего-то ты, девочка, как дикий бурундук, я прям даже испугался. Испепелишь же!

— Испепелю, можешь не сомневаться, — пообещала Никс. — И сам ты — бурундук! И ты… что ли… что это за молнии у тебя между пальцев бегают? Неужели ты…

— Ну, да, я — как ты, только… не как ты, — парень растопырил пятерню, демонстрируя свой «талант», и снова сжал в кулак. — Такие дела. Но ты бы, на самом деле, не показывала это на людях… не принято это, как бы.

— Знаю, — фыркнула Никс. — У меня просто настрой мерзкий, а тут этот мужик пьяный еще…

— Чего настрой мерзкий? — осведомился незнакомый элементалист, стремительно превращаясь в знакомого.

— История длинная, и я не вру, — вздохнула Никола.

— Что, парень бросил?..

Вот этого ему лучше было не говорить. В точку он, конечно, не попал, но Никс разъярить сумел. И если ее обычная злость бывала яркой и быстрой, то глубокие эмоции обычно никак не отражались у нее на лице, зато все, что вокруг, горело синим пламенем, и никаких иносказаний.