Дом грозы - Ксюша Левина
От мамы пахнет как прежде: сухими духами, тщательно отглаженной тканью, кремом для рук и кислым чаем.
– Малыш, малыш… – шепчет она, как в детстве. – Мой маленький Фандер…
Сердце разрывается. Это и больно, и прекрасно.
– Ты молодец, мой хороший, ты справился. Твоя кровь жива, она наполняет твое тело, и ты уже можешь быть тем, кто есть. Ты чувствуешь себя тут как дома, верно?
– Да.
– Ты прошел такой долгий путь. Ну же, посмотри на себя, как много ты сделал. Ты думал, что ничего не стоишь, а это вовсе не так. Ты научился верить, разве нет?
– Мам… что дальше?
– А что дальше? – Она улыбается. – Живи, будь счастлив. Спаси брата, помирись с ним… Вы нужны друг другу.
– А ты? Ты меня простишь?
– О, какие глупости. – Она смеется. – Ну разве мамам нужно прощать детей? Забудь. Позаботься о доме. О брате. О Нимее. Она делает вид, что все знает. – Омала мечтательно смотрит в пространство и качает головой. – Хотя на самом деле ровно наоборот. Чтобы быть сильной, ей нужно о ком-то заботиться, чувствовать себя нужной и важной. Иначе она совсем в себя не верит… Надеюсь, с нами она была счастлива. И еще будет. Когда она приехала в Траминер, была такой несчастной, ничем не могла помочь своим родителям, ее это убивало. И тут «бах!». Я вручила ей в руки наши с Энгом жизни. Какая хорошая девочка, она так о нас заботилась. Теперь сможешь и ты. Хорошенько она тебя потрепала, смотри, каким ты стал… Горы можешь свернуть… Надеюсь, и она стала сильнее, сможет теперь жить сама по себе. Хотя, конечно, она ни за что тебе не скажет в глаза, что в чем-то нуждается… Она докричалась до тебя, теперь тебе нужно докричаться до нее. Это несложно, у нее слишком доброе, хоть и испуганное, сердце.
За окном полыхают молнии одна за другой, гром гремит так, будто стены рушатся.
– Почему гроза? Ничего не понимаю. При чем тут вера? Как это связано со временем?
– Гроза – самая сильная и смертоносная из природных стихий, кроме разве что наводнения, но сейчас мы не берем его в расчет. – Мама говорит терпеливо и медленно, будто объясняет урок. – Магия времени – самая сильная и смертоносная магия. Она дарит жизнь другим, отбирая ее у колдующего. Время коварно для всех, даже для тех, кто им не управляет. Его легко потерять и почти невозможно вернуть. Вера – самая опасная из неосязаемых вещей. Она может погубить, может заставить вознестись. В Имбарге всегда поклонялись грозе, считая, что, когда молния разрезает небо, оно очищается и перерождается снова и снова. Считалось, что смерть – это вознесение туда, где ты будешь один краткий миг сиять, словно молния. А крик при рождении – это очередной раскат грома. О, тут все очень романтичны. По существу, мы не знаем, что это за аномалия такая, но в этом месте каждый день будто небо крошится. Его сочли святым. Нашли тут источник, поставили дом, так появился Имбарг.
– Моя мама ведь всего этого не знает, да?
– Почему ты так уверен?
– Иначе она бы непременно нам рассказала…
– Рада, что ты понял принцип веры. Это так, мой родной, если ты в это веришь.
Фандера ужасно раздражает этот разговор. Да-да, он понял, как вера устроена, но слышать о ней уже не может. Пока магия была простой и понятной, зависящей от того, насколько чиста твоя кровь и знатен род, жить было просто, а теперь заново нужно учиться ходить, что очень неприятно.
– Гроза – это не более чем символ силы, вот и все. Волков притягивает луна, маги земли молятся своим кустикам и веточкам, маги воды черпают силы из луж, а маги времени выбрали что-то посерьезней – смертоносную великую стихию. – Омала хохочет над этим, будто пошутила, но Фандеру не смешно.
Такое затаенное самодовольство допустимо, если ты можешь творить невероятные вещи своими руками. И он, сидящий перед Омалой, совершенно живой, тому яркое подтверждение.
– А теперь, дорогой, держи. – Она шарит в кармане черного домашнего платья и достает пузырек. – Это для Энграма, а это для тебя.
– Для меня?
– Конечно.
– Значит, я обязан выпить и…
– И выбрать. Или из тебя уйдет вся кровь земли, или кровь времени.
– Это потому, что я сюда пришел?
– Нет. – Она качает головой, гладит по голове Фандера, все еще сидящего у ее ног, и перебирает его кудри. – Это потому, что за все нужно платить.
– И как я должен это сделать? Выпить, произнести заклинание или крикнуть, что я выбираю?
– Выпей и прими решение, этого достаточно.
Фандер откручивает крышку, смотрит на янтарную жидкость, похожую на оливковое масло, и делает глоток, точно зная, что выберет, и ему даже не нужно произносить это ни вслух, ни мысленно. У Фандера есть вера, что источник, или кто там принимает решение, все сам поймет. За окном вспыхивает молния, какой он в жизни не видел, все заливает ярким, слепящим светом.
Омала наклоняется, целует сына в лоб и исчезает, а сам он оказывается рядом со сжавшейся в углу, перепуганной Нимеей.
– Вернулся…
– Соскучилась?
– Нет, я просто больна.
Он видит в ее глазах столько прекрасного, что, кажется, умудряется полюбить ее вдвое сильнее, чем прежде.
Обладательница доброго, но испуганного сердца явно готова, чтобы поговорить по душам.
Траминер
Нимея Нока
Нимея сжимает в руке пузырек с уверенностью, что спасает жизнь Энграма. Чувство невосполнимой потери давит на грудь, сверлит между ребер дыру. И отсутствие Фандера на привычном месте приводит в недоумение.
Нимея всякий раз оборачивается через плечо в поисках него, а находящиеся рядом люди косятся на нее как на сумасшедшую, не понимая, что заняли чужое место.
Вы заняли чужое место. Место одного придурка, который должен сейчас быть рядом со мной.
Ей больно думать про Хардина, ей даже кажется, что она вообще его придумала. Как и эту психосоматическую мерзкую болезнь. Хардина не су-щес-тву-ет. Он был просто разбитым человеком, который в момент освобождения от сомнений и страхов напомнил ей о собственных страхах и сомнениях. Сейчас он оклемается, приосанится и станет собой, и она не вправе его держать. От этой мысли в груди и животе разливается тепло – потому что он справился. Лучшее ее творение. А на языке горечь, потому что до того момента, как он протрезвеет, три… два… один… И все-таки ей нравится, как он повзрослел, приосанился и стал всемогущим. Чертов Хардин.
На лайнере слишком людно, непривычно. Нимея отвыкла от такой толпы, но это самый быстрый способ оказаться в Траминере. Фандер бы не прошел через порт, оказавшись в участке, а Нимея чиста перед законом, хотя все равно пару раз сердце провалилось в пятки: а вдруг не пустят? Вдруг с билетом что-то не то? Или с документами? Тогда Энграм лишится жизни, непременно. Об этом тяжело думать. Мысли заволакивает туманом страха.
Теперь уже до Траминера рукой подать, можно прыгнуть с борта в воду и пересечь расстояние до берега за пару минут. Лайнер швартуется, люди шумят, все длится раздражающе долго.
– Девушка, не дергайтесь вы так, будто что-то стащили! – ворчит какая-то старуха из-за того, что Нимея пристукивает носком ботинка по палубе и то и дело свешивается через перила, наблюдая за тем, как на землю сгружают багаж.
Не хватало, чтобы заподозрили в воровстве и задержали.
– Простите, – бормочет Нимея. Не глядя, пытается передвинуться ближе
