Дом грозы - Ксюша Левина
– Нимея, – шепчет Мейв.
– Прогони всех, они ее вообще ни капли не любили, – почти по-волчьи рычит Нимея, падая в кресло, где всегда сидела рядом с Омалой, пока та невыносимо долго и нудно чаевничала, и только после этого осмеливается посмотреть женщине в мертвое лицо.
Кожа Омалы черная, как сгоревший, но нерассыпавшийся пергамент. Вот на что пялятся эти курицы? Им интересно, от чего же скончалась миссис Хардин, от какой болезни?
– Бегом отсюда! Она умерла, потому что была смертельно больна, и это заразно! И сын ее при смерти! Быстрее! – вопит Нимея.
Почтенные леди тут же начинают охать, бросают чашки традиционной изюмной воды, те падают на пол, как десятки боевых снарядов, всюду сыплются не искры, а осколки.
Не проходит и пары минут, как Нимея и Омала остаются одни.
– Мейв? – Экономка возвращается, проводив последнюю перепуганную клушу. – Это для Энграма… заставь его это выпить. Сейчас же.
Гувернантка уходит, не проронив ни слова, только сжимает плечо Нимеи напоследок. Нимея слушает удаляющиеся шаги, срывается с места и пересаживается на край погребального стола.
Омалу нарядили в белое кружевное платье. С щек не смогли стереть следы черных слез – последствия постоянных возвращений Энграма к жизни. На черной коже они кажутся потеками воска у оплывшей свечи.
Спасение сына стоило Омале остатков сил.
– У меня теперь что, ни одной матери не будет? Да ты, блин, реально издеваешься… – Она делает судорожный вдох и быстро выкидывает из букета, что лежит у Омалы в руках, несколько черных роз. – Ты их ненавидела, какой дурак их сюда засунул? – А потом причитает: – Прости, что не успела. – Слезы Нимеи падают на сложенные на животе руки Омалы. – Ты прости, пожалуйста… Я должна была быть быстрее… Прости, пожалуйста, прости, Омала… – Нимея чувствует, как задыхается, и сгибается пополам.
Могла бы я успеть? Могла бы? Когда идет этот чертов лайнер, за сколько дней мне нужно было успеть?
Она не замечает, как вырастают когти, тяжелеет голова, а из груди доносится уже не рыдание, а протяжный вой. Возле тела Омалы опускается волчица, положив морду на согнутую в локте руку усопшей, и тихо-тихо стонет.
И так она остается на месте час, два, ночь.
* * *
Нимея-волчица открывает глаза на рассвете, и ей кажется, что это самое мрачное утро в ее жизни. Очень тихо и тонко поют погребальную песню, как и положено на второе утро после смерти. Ни один траминерский покойник не уходил из мира вот так, с волчицей под боком, охраняющей последний сон перед тем, как тело опустят в землю.
Нимея поднимает голову, смотрит по сторонам и останавливает взгляд на двух фигурах, слушающих песню монахини словно со стороны, будто они тут случайные зрители, а не сыновья усопшей. Фандер и Энграм стоят бок о бок, одетые в черные рубашки и черные брюки. Их одинаковые черные кудри падают на белые лбы, одинаковые зеленые глаза кажутся потухшими, мутными, как болото. Нимее кажется, что она никогда не видела их стоящими так близко и в такой похожей позе. Теперь видно, что они братья. И при взгляде на них ее сердце замирает. Потом Нимея снова смотрит на лежащую рядом Омалу с почерневшим, словно у мумии, лицом и жалобно стонет, но все-таки спрыгивает со стола.
Мейв причитает, начинает поправлять примятые цветы, но, кажется, не в силах им помочь. Зато Энграм и Фандер могут, они быстро оживляют бутоны пионов и тонких веточек вереска. Те послушно распускаются в их руках, повинуясь простеньким заклинаниям магов земли.
Нимея сидит на полу, наблюдая за тем, как они в четыре руки приводят композицию в порядок, потом садятся в кресла Омалы и молча опускают головы. Волчица тяжело поднимается с места, подходит к крошечному столику, где обычно стоял чайничек Омалы, как раз между кресел, и укладывает голову на колено Фандера, который тут же наклоняется к ней, зарывается носом в ее шерсть и очень крепко обнимает за шею.
– Ни-мея, – хрипит Энграм за ее спиной, потом откашливается и повторяет: – Нимея…
Она тут же обращается человеком, так и оставив голову на коленях Фандера. Чувствует в волосах его пальцы, массирующие кожу, прижимается грудью к его ногам так крепко, как может.
– Что, дорогой? – спрашивает Нимея, глядя в ноги старшему из братьев.
– Ты…
– Я не хочу сейчас говорить, если позволишь. Можно я еще немного посижу, а потом мы все решим? Ты в норме? Ты теперь живой?
– Живой.
– Вот и хорошо.
Она слышит со стороны Энграма судорожный всхлип, потом звук, с которым отодвигается кресло, и удаляющиеся шаги. Место Энграма занимает Мейв.
– Ты что, спуталась с этим мальчишкой? – Мейв, кажется, впервые становится собой за эти два дня.
– Да, Мейв, спуталась. – Та больше ничего не говорит. Сидит и молча кивает собственным мыслям, как древняя старуха.
Руки Фандера теперь гладят спину замерзшей за ночь Нимеи.
– Как ты добрался? – Нимея понижает тон до еле слышного шепота, но Фандер так близко, что все слышит.
– Напомнил Бэли Теран, что ее отец до сих пор перегоняет корабли по Таннату. У него раз в неделю отправляется судно в Небиолло, они вышли на сутки раньше из-за настойчивой просьбы Бэли. Я прибыл на сутки позже тебя.
– Я могла бы явиться чуть быстрее… Мы могли бы не спать… Я опоздала всего на несколько часов… На двенадцать? Я могла бы…
– Ничего ты не могла. Нет лайнера, который ушел бы на день или два раньше. В Дорне живут три калеки, оттуда ничего не отправляется каждый день, просто некого было бы возить. Мы бы не успели. – Он говорит медленно, спокойно и отстраненно, будто думал об этом достаточно долго. Он не успокаивает Нимею из любви и желания защитить, он просто считает, что она ни в чем не виновата.
– Прости, что не уберегла…
– Прости, что тебе пришлось быть с ней, пока я не мог.
– Верни ее, а? – Нимея снова чувствует жгучие слезы. – Есть же заклинания… Она же тебя вернула.
– Нимея…
– Нет, правда, ты можешь? Ну хоть немного, и мы бы что-то придумали…
– Нимея.
– Просто двенадцать часов. Она тебя через сутки возвращала…
– Нимея, я маг земли, и только.
– Что? – После Дома грозы она сорвалась с пузырьком из источника и волчицей побежала в Дорн, даже не заходя к Рейву и Брайт. Она надеялась после сесть и послушать за чашкой кофе в мирном доме Хардинов, где все живы, что же произошло в Имбарге.
– Нужно было чем-то заплатить. Я выбрал время.
– Но почему? Разве быть магом времени…
– Да… но я крутой маг земли.
Нимея смотрит Фандеру в глаза, сидя на полу у его ног и обняв его колени. Она хочет расстроиться из-за того, что Омалу он спасти не в силах, но не может на это всерьез злиться. Ей радостно, что Хардин стал самим собой. Тем, кем заслуживал.
– Ты прав… это тебе было совсем не нужно.
Она часто и коротко дышит, следя за его взглядом. Он такой теплый и знакомый, никакой надменности и суровости.
– Я знаю.
– Уделишь три минуты, поговоришь со мной? – тихо спрашивает он, не отводя взгляда ни на секунду, устанавливая между ними крепкую связь, от которой немеют конечности и сохнет в горле. И снова приятно ноет в груди сердце. До чего хорошо.
– Подожду в твоей комнате, – шепчет она и встает, чтобы оставить Фандера с Омалой наедине.
Нока задерживается у двери, ловит взгляд Энга, сидящего на ступенях лестницы, и долго изучает обреченно опущенные плечи и расслабленно висящие кисти рук, пока за спиной идет своим ходом диалог Фандера и Мейв. Они говорят что-то про дом, состояние дел и организацию похорон.
– Его
