Нарисую себе счастье - Марианна Красовская
Но что гордость, когда на кону стоит жизнь матери?
Всхлипывая и отчаянно жалея себя, я в потемках разыскала портновские ножницы.
— Свечку-то зажги, Мари, — раздался тихий голос матери, перепугавший меня до икоты. — Или в темноте сидеть будем?
Я сунула ножницы за пояс и послушалась. Мать стояла у меня за плечом и смотрела на меня с грустью.
— Рассказывай, что задумала. Вижу же, что денег где-то достала, лекаря славного привезла. В портках мужских щеголяешь. Не хочу гадать и подозревать тебя. Говори скорее, мне доктор волноваться не велел.
Отчего-то стало спокойно и даже тепло. Матушке и в самом деле стало заметно лучше. Она уже не хрипела и не кашляла на каждом слове. И рассуждала вполне разумно.
— На фабрику к Долохову меня взяли, — призналась я. — Но я переоделась мальчиком.
— Лучше б братец твой работу нашел, — вздохнула мать. — Вымахал с меня ростом, а все как маленький.
— Так двенадцать ему только, а на фабрику с четырнадцати берут. Жили бы мы в городе…
— Но мы не в городе, — кивнула мать. — Ничего, я слышала, Долохов — хозяин не злой, хоть и суровый. Да и ты, конечно, рисовальщиком пойдешь, а не глину месить и ящики таскать.
— Уж конечно.
— Сложно тебе будет, дочка, среди мужиков. Если б Игнат жив был, не пустил бы.
Я промолчала, не зная, что на это сказать.
— Волосы обрезать придется, — только и смогла вымолвить.
— Отрастут, — всхлипнула мать, а потом сжала меня в объятиях. — Прости меня, родная, прости!
— Да ты то в чем виновата?
— Слабая я, слепая почти. Одни беды со мной!
— Справимся, матушка. Ты доселе нас кормила, теперь я кормилицей буду. Вот что, не плачь, лучше Ильяну рубашку заштопай, а потом отдыхай. А я до тетки Марфы сбегаю, яиц и молока куплю у нее. Будет у нас нынче пир.
И сбежала, потому что от материнских слез в груди жгло огнем. И волосы уже жаль не было.
На крыльце у Марфы сидели пять толстых кошек. Под крыльцом лежала кучка обезглавленных мышей. Кошки, завидев меня, заорали пронзительно и громко.
— Да иду я уже, иду! — раздалось из-за двери. — Сейчас ужинать будем!
Я сглотнула. Тоже не отказалась бы. Но кошек кормят за дело, они во всей деревне мышей и крыс ловят. Даже не знаю, где и берут. Я ни одной живой за то время, как здесь живу, не видела ни разу.
Впрочем, кошачий ужин на вид мне не понравился: несколько куриных голов, миска с потрохами и тарелка с молоком. Тетка Марфа, расставив угощение возле крыльца, распихала своих подопечных и с любопытством на меня уставилась.
— А чой-та ты в портках? И с мужиком каким-то на бричках катаешься?
— И вам не хворать, тетушка. Лекаря матери привезла из города.
— Добре. Матушка твоя уж вся исчахла. Помог лекарь-то?
— Да.
— А портки зачем?
Я замолчала, не зная, что и сказать. Правду? И кому эта правда в деревне нужна?
— Я в город ходила, — наконец, придумала складную ложь. — Девице одной опасно, а мальчишке куда проще.
— Что же братца не послала?
— Побоялась за него.
— Сколько еще его под юбкой хоронить будете? Пока борода до пупа не вырастет?
— Теть Марф, я чего пришла-то, — перевела тему я. — Мне б масла, молока да творогу. Я знаю, у вас всегда на продажу есть.
Как бы мне ни хотелось вздорную бабу заткнуть, я улыбнулась, хоть и совершенно неискренне. Она — наша ближняя соседка. Безмужняя, бездетная, с одними только кошками, курами да коровой. У кого своей скотины нет, к ней за молоком и яйцами ходят. Вот и я пришла.
— Как же, есть. И яички тоже собрала сегодня. Сколько тебе надобно? — тетка мигом подобрела, прекрасно зная, что в долг мы не берем никогда, приходим лишь тогда, когда есть деньги.
Цены я хорошо знала, обманывать друг друга было в деревне не принято, поэтому спустя несколько минут я стала прилично беднее, зато в руках у меня была корзина с продуктами на несколько дней.
— Корзинку пусть братец занесет да на крыльце оставит. А ты ль слыхала, что Ульянка из черной избы понесла? Да говорят, не от мужа вовсе, а от скрабейника!
— От коробейника, — поправила я ее. — Врут, наверное.
— А я как сказала? Скраб всякий таскает, скрабейник и есть.
— Скарб.
— Не дерзи старшим, деточка, не доросла еще. Так вот, Михайло, муж ейный детей-то иметь не может. Два года уж вместе живут, а деточек все не было, а как стал скрабейник в деревню наведываться, так и забрюхатела Улька. Совпадение? Не думаю!
И пальцем мне погрозила.
Я только плечами пожала. С Ульяной, моей, кстати, ровесницей, я не дружила. И от кого у нее будет ребенок, меня вообще не волновало. Хоть от мужа, хоть от коробейника, хоть от черта лысого.
Кстати, о коробейнике: как явится в торговый день, так надобно к нему наведаться и попросить привезти Ильяну новую рубашку. И себе какой-нибудь зипун, скоро уж похолодает.
Глава 5. Первый рабочий день
Рыжие волосы торчали во все стороны, почему-то не делая меня похожей на мальчишку. Мне вдруг показалось, что так даже лучше. Живописнее — уж точно. Скрипнув зубами и нахлобучив картуз, я собрала в заплечный мешок немного пожитков: кусок сала, пару ломтей хлеба, несколько головок редиса. Платок носовой, исподнее, старые угольные карандаши. Мало ли, когда я вернусь. Заварила матери целебных трав, растолкала сладко спящего Ильяна и строго наказала не забывать об обеде.
— Вернешься сегодня? — сонно спросил мальчишка.
— Не уверена. Если что — за меня не волнуйся. Я на фабрике буду.
И сбежала огородами, чтобы деревенские не увидели, что я снова в мужских портках щеголяю.
Ноги в старых отцовских ботинках мигом взопрели, и я недолго думая стянула неудобную обувь и дальше поскакала босиком. Все равно — роса. Так лучше будет. Ноги-то быстрее просохнут, чем ботинки. Пробежала мимо речки, потом полем. Перед лесом уж снова обулась, потому как корни да сучки. Я все не деревенская баба, что до снега босиком
