Екатерина Оленева - Красный цветок
— Увидите её отсюда немедленно! — Крикнула я.
Изин*фрэс подхватил кузину на руки и поспешно шагнул на бегущую вниз дорожку.
— Что произошло, явись Слепой Ткач во плоти!? — зашипел мне на ухо Къет*ри.
— Сиэл*ла попыталась исцелить всех гуртом. Дура! — в сердцах ответила Астр*эль.
Такова природа Сиэл*лы: видеть страдание, не стремясь помочь, было для неё так же противоестественно, как для Миа*рона чувствовать кровь и не наброситься.
Пока Те*и оказывал помощь сердобольной Сиэл*ле, Эллоис*сент обратился за разъяснениями к Заку:
— Скажите, уважаемый дядюшка, правильно ли я понял: эти люди, что встретились нам только что, они работают на поверхности? — Бровь Эллоиса взлетела, выражая высокомерное неприятие данного факта. — После восхода солнца?
Зак утвердительно кивнул:
— Совершенно верно, любимый племянник.
— Но это же убийство! — не смогла остаться в стороне Аста*рэль, у которой была отвратительная привычка совать свой нос практически во все. — Никто не может существовать в атмосфере, насыщенной щелочью до такой степени, что металл разъедается. Да никакая магия не способна сдерживать губительные процессы, протекающие в человеческом организме в таких условиях!
— Верное наблюдение. Скажу больше, праведные цыплятки, никто здесь даже и не думает разоряться на лечебную магию.
— Тогда выходит, что Аста*рэль правильно называет это убийством? — скривился Изин*фрэс.
Вмешался Те*и:
— Этим люди приговорены к смертной казни. Они несут заслуженное наказание.
— Долго существовать им и не положено, — с впечатляющим безразличием дополнил исчерпывающее пояснение Те*и, Зак. — Эта человеческая падаль приговорена. Здесь просто вершится правосудие. Правда, несколько медленнее, чем хотелось бы.
Сиэл*ла переглянулась с Изинф*рэсом. Аста*рэль отвернулась. Спорить со старшими в семье не принято. Согласиться с Заком никому не позволяла совесть. По молодости лет сия неуместная вещь присутствует даже у тех, кому в будущем ею владеть не по чину.
— Как мило, — невесело хмыкнул Эллоис*сент. — Вера большинства людей в действия Департамента воистину оправдана. Там восседает само милосердие! Готов поспорить, среди "человеческой падали" присутствуют только простолюдины?
Зак поднял ладони:
— Я тебя умоляю! — брезгливо поморщился он. — Эллоис, ты ведь разумен? Посуди сам, ну, на кого можно повесить крайне необходимую, безнадежную, смертельную, вне всякой опасности, работу? Спустя всего несколько недель в тканях уже начинаются необратимые процессы. Даже если не сдохнешь от вскрывшихся по всему телу язв, радоваться жизни вряд ли когда-нибудь придется: инвалиды и радость не совместимы. Ни за какие деньги (а желающие платить тоже как-то в очередь не выстраиваются) люди не согласятся работать на таких условиях.
— Надо полагать, — сухо отозвался племянник. — Твоя правота бесспорна. Никто ни за какие деньги не согласится растворять свою плоть и засыпать образовавшиеся раны солью. Так что решение ссылать сюда смертников, с твоей точки зрения, вне сомнений — рациональное и разумное: и топор палача сухой; и город процветает. А главное — широкие массы общественности понятия не имеют, чем оборачивается подобное "милосердие" для тех, кого пощадили. Не удивлюсь, если ты являешься автором и разработчиком данного проекта, — язвительно отозвался Эллои*сент.
— К стыду моему — нет, — скромно потупился дядя. — Но я был его ярым сторонникам.
Те*и изобразил тяжелый вздох:
— Мне жаль, ребята, что вашему взору предстала эта, мягко говоря, неприятная, картина. Но невинных здесь нет. Эти люди — свирепые убийцы. Они честно платят по счетам. Думайте так и, возможно, вам будет немного легче созерцать тяжесть их бытия. К тому же сегодня ночью мы покинем Соленый. Предстоит сложный путь. У каждого своя судьба.
Я успела заметить, что Те*и являлся изрядным треплом. Он мог уболтать кого угодно, от мала до велика. Правда, на этот раз вещание проходило перед крайне неблагодарной аудиторией: племянники знали его слишком долго, и не хуже меня понимали: по-настоящему добрым этот человек мог быть только к очень узкому кругу людей. Все остальные в его сознании представали либо средством, либо той самой идеей, ради которой и необходимо изыскивать вышеупомянутые средства.
Мы пустились в путь, как только начало вечереть. Солнце ещё заливало долину густым цветом крови, уныло освещая каменные соляные пласты. Соль под ногами хлюпала, и воображению на краткое мгновение блазился липкий сахар. И сам себе ты виделся глупой мушкой, залетевшей в необычную бесконечную паутину. Дышалось с трудом. Воздух густой, перенасыщенный соляными парами, обдирал горло, раздражая легкие.
— Как долго простилаются соланчаки? — задала я вопрос Къе*три, шагающему рядом, по правую руку.
— Не более, чем на пару десятков миль. Дальше идти станет легче.
— Два десятка милей — сколько же это будет километров? — поежилась я. — Около тридцати?
Боюсь, в моей голосе явно слышались тоска и уныние.
— Приблизительно. Мы справимся. Если бы возникали сомнения в этом, разве нам позволили бы сюда сунуться?
Изин*фрэс снисходительно на него покосился.
— А теперь подумай о том, — прозвучал за спиной голос Аста*рэль — что все эти тридцать километров придется пройти за семь часов, оставшихся до восхода солнца. Пешком. И возможно хорошее настроение немножечко испортится.
— В любом случае, это не смертельно, — не оставил Къетри оптимистичного тона.
— Не смертельно. — Поддержал его Эллоис*сент. — Но утомительно.
— Хуже всего то, что нам всем придется вспотеть, — нейтральным тоном поставил точку в лишенном смысла разговоре Изин*фрэс.
Дальше топали молча и торопливо, памятуя о том, что после рассвета придется оказаться в настоящей Бездне.
Соль под ногами быстро остывала. С моря дул непреходящий ветер, остужая воздух. Но, пропитанный солью, он неизменно затруднял дыхание.
Спустя пару часов на наших балахонистых одеяниях заискрились первые кристаллики соли. Спустя четыре часа все мы стали напоминать глазированные фигурки. Белые, рвущиеся на ледяном ветру тряпки, оказались неспособными защитить кожу от соли.
Когда показалось, — все, дальше ни шагу ступить не могу, ни упрямство, ни гордость, не заставят меня удержаться на ногах, — Зак отдал приказ остановиться.
Я позволила ногам подогнуться прямо там, где стояла. Как оказалось, зря. Нужно было заставить себя дойти до палатки.
Мучила жажда. Но я сильно сомневалась в том, что смогу пить. Гортань саднила так, что обыкновенный процесс дыхание превратился в изысканную пытку. Я провалилась в сон, как будто потеряла сознание.
