Двуликий бог. Книга 2 (СИ) - Мэл Кайли
Глава 18
Много случилось приключений с тех пор. Много мы встретили закатов и рассветов. Мир неизбежно менялся, и мы вместе с ним. Менялся Локи. В память врезались несколько самых важных дней, особенных, иногда страшных событий, из-за которых бог огня стал… Стал тем, кем стал. Но тогда я ещё ни о чем не подозревала. Наивно радовалась, провожая мужа в новое путешествие вместе с Тором, которому требовался сообразительный и ловкий спутник. Верховные боги направлялись в Утгард — таинственное королевство, затерянное, если верить легендам, где-то в снегах Йотунхейма. Я знала, что Утгард — сосредоточение магии, особого колдовства, подвластного лишь древнейшим среди йотунов, но вместе с тем место очень опасное и коварное. Только самый сильный, смелый и хитроумный мог найти дорогу туда, да и то если заручится поддержкой кого-нибудь из его жителей. Бог грома желал взглянуть на дивный край из редких песен, а бог огня не мог не соблазниться многообещающими приключениями и новыми знаниями.
Мы расставались понимающими и любящими супругами. Я не могла больше сопровождать двуликого бога — подросший Нарви носился по золотому чертогу, словно маленький ураган, и в отсутствие отца подчинялся только мне одной. Я уже не смела оставить бойкого мальчонку на попечение слуг: они попросту не справлялись с унаследованным юным господином темпераментом. Да и, признаться, последнее своё путешествие в Йотунхейм я вспоминала с бессознательным содроганием. Оно сполна удовлетворило моё любопытство, позволив сложить о крае турсов очень полное и красочное представление. Оттого-то я и не стремилась больше перечить своему повелителю — он оказался прав безраздельно. Про Утгард асы знали лишь крупицы, так что их ждало путешествие ещё более трудное и непредсказуемое, чем когда-либо прежде. Мне в нём было не место, и я оставалась подле маленького сына.
Нарви становился чудесным ребёнком — живым, любопытным, непоседливым, немного озорным. Как и все необычные дети Асгарда, он рос и развивался с пугающей быстротой, рано начал ходить, а уже через несколько дней бегал с такой уверенностью, что никто из не ожидавших такой прыти слуг не мог за ним угнаться. За те долгие месяцы, что повелитель пропадал в Утгарде, его наследник научился складывать первые слова, общаться с миром, к чему он стремился уже с самого раннего возраста, и теперь, смешно не выговаривая некоторые звуки, выспрашивал окружающих обо всём на свете. Иногда он так ставил вопрос или давал такой ответ, что поражал меня: мой крошечный ас мыслил совсем как взрослые, и, казалось, ему мешал только чуть заплетающийся ещё язык.
Я не могла нарадоваться успехам сына и всячески способствовала его живому интересу к происходящему. Все в чертоге обязались отвечать на вопросы маленького господина, рассказывать и показывать ему, чем и отчего занимались, каким образом служили его отцу. Днём при всякой возможности Нарви не отходил от Варди, бегал за ним, повисал на руках. Юноша смеялся и таскал мальчика на плечах, убегал от него или догонял, а затем догадался выстругать для бойкого господина маленький и лёгкий деревянный меч. Этот простой дар любимого слуги стал для ребёнка бесценным. Он не расставался со своим мечом даже в постели, засыпал, обнимая его, точно родной.
После захода солнца Варди обретал покой, а милость Нарви переходила на Иду. Ласковая девушка рассказывала нам обоим сказки или пела легенды о великий героях и страшных великанах, и я подчас засыпала раньше, чем непоседливый сынишка, сморённая усталостью. Мальчик никогда не осмеливался будить или беспокоить меня, с молоком матери впитав разницу в обращении со слугами и господами. Уже в своём юном возрасте он проявил нехарактерную хитрость и наблюдательность, всегда чутко ощущал, когда можно надавить и добиться своего, а когда мудрее и выгоднее будет промолчать. Я глядела в его тёмные соколиные глаза, следила за мимолётными движениями порыжевших бровей и видела в нём точное отражение отца. Для меня оставались непостижимы те чудеса природы, которые создают наследников, столь безукоризненно похожих на оригинал.
Меня не удивляло, что Локи и Нарви были неразлучны. Я смирилась даже с тем, что по возвращении из долгого путешествия повелитель весь день проводил вместе с сыном и только под вечер приходил ко мне. Первое время я не могла этого принять, страдала так, что заламывала руки. Я ревновала супруга к собственному сыну и, осознавая это, страшно корила себя и раскаивалась. Однако я не привыкла делить любимого аса с кем бы то ни было, пусть даже с собственной кровью. Против воли вспоминались ядовитые слова Бальдра о том, что Локи всегда будет любить себя больше, чем всех остальных. И глядя, как он возится с сыном, похожим на него, точно две капли воды, я с болезненной досадой осознавала, что отец не преувеличивал. Однако затем господин приходил в мои покои, увлекал меня в постель и… Ах, я забывала все свои горести и ревность. Теми ночами мы всегда оставались без сна: сначала исступлённо сливались в акте любви телами, затем — душами, беседуя и обсуждая успевшие произойти события до самого утра.
А из Утгарда Локи вернулся иным. Он никогда не говорил мне, в чём дело, что такого могло произойти в колдовском краю турсов, но с той поездки он замкнулся в себе, стал жёстче, злее, непримиримее. Прошёл мимо сына, бросившегося к его ногам, точно и не видел его, миновал прислугу, не удостоив выслужившихся и кивком головы, лишь на мгновение задержал на мне взгляд, а после скрылся в своих покоях и не покидал их два дня. И что-то такое таилось в его коротком взоре, что я на миг окаменела, и ледяная дрожь сковала руки и спину. Я угадала в нём одно из тех противоречивых состояний, что вмещали в себя и ярость, и ненависть, и разочарование, и уязвлённое самолюбие. Мне давно не приходилось видеть мужа таким, и я испугалась. Сердце пропустило удар, а я сама — вдох. Вдруг почувствовала себя виноватой, но быстро сообразила, что на мне нет и не может быть вины. Ни на ком из нас. Поэтому бог огня не задержался ни на миг: чтобы не пролить на невинных и любимых свой кипучий гнев.
Мне потребовалось слишком много времени, чтобы понять причину происходящей в нём перемены. И за это время, утерянное
