Марина Суржевская - Янтарь чужих воспоминаний
— Прекрати так смотреть на меня! — приказывает она. Лилия сидит на постели, укутавшись в простыню. — У тебя такой взгляд пришибленный, что мне тебя стукнуть хочется!
Наваждение сразу рассеялось, и я хмыкнул. Цветочек очень здорово умеет вернуть меня на грешную землю.
— Вот никакого в тебе порыва и полета, синевласка, — проворчал я и потянул девчонку к себе, подгреб, заключая в объятия. И ногу забросил для верности. Она повозилась, пытаясь устроиться удобнее. — Неромантичная ты, валькирия.
— Ага, поживи мод мостом, мигом всю романтичность растеряешь, — огрызнулась она. — Когда живот от голода сводит, как-то не до высокого.
Я вспомнил свои два года на улицах города, без денег и жилья, и улыбнулся в темноте. Тогда я частенько воровал еду, чтобы не умереть от голода, потом научился отбирать, иногда использовал дар, но выходило слабо и непредсказуемо. Перебивался случайными заработками и тяжелой работой разнорабочего. Правда, работать получалось плохо, слишком хреново я себя тогда чувствовал, хоть и не знал причин. Терял сознание, валялся на обочине, как мусор, вызывая брезгливые взгляды благопристойных горожан.
Интересное было время.
Но синевласке я о нем не рассказывал.
— У меня нежная и трепетная душа, а ты приземленная личность, — улыбаясь, я подул ей в затылок.
— Кай, ты дознаватель! Как с нежной и трепетной душой можно быть дознавателем?
— Очень сложно, — я повздыхал, — я страдаю, синевласка.
— Вот врун! — буркнула она. — Еще и тяжелый, к тому же. Слезь с меня, а?
— Не-а.
— Ну и ладно, — в ее голосе скользнуло удовольствие — чуть заметное, тонкое. А в эмоциях полыхнуло уже ярко. Маленькой синевласке очень нравилось лежать придавленной мною к кровати, хоть она и пыталась это скрыть. Я чмокнул ее в шею.
— И не дыши там, мне щекотно! — возмутилась она.
— Девочка, я не могу не дышать, — просветил ее. — Нет, я, конечно, во всех вопросах сверхчеловек, но воздух мне все еще нужен.
— Фи, это в каких это вопросах ты сверхчеловек?
— Ты еще спрашиваешь? Например, в вопросе твоего удовлетворения.
— Ой, да ладно… — она хмыкнула, и веселье засияло в комнате радугой. — И чем докажешь?
— Это мне сейчас кажется, или одна маленькая непослушная девочка изволит сомневаться?
— Не кажется. — Радуга налилась цветом и бриллиантовыми искрами. — А девочка изволит попросить вас, господин дознаватель, не слюнявить ей ухо. А-а-а, поняла. Это тоже кажется тебе эротичным? Ядреный перец, где ты этого нахватался?
— Ядреный перец? Хм… Это что-то новенькое в твоем лексиконе, — пробормотал я, слегка опешив, но от ее мочки отстал. Лили захихикала. — И кстати, на ухе множество нервных окончаний, обычно девушкам нравится!
— Да врут они все, чтобы мужикам угодить, — пренебрежительно пожала плечами цветочек. — Что в этом приятного? Давай я тебе в ухо подышу тяжело и помусолю его, словно собака, тебе понравится?
— Не знаю, — я тщательно скрывал душивший меня смех. — По-моему, должно быть неплохо.
Она завозилась, разворачиваясь ко мне лицом, пару раз стукнулась лбом о мой подбородок и прижалась губами к уху.
— О-о-о, а-а-а-а, у-у-у, — тяжело задышала она, так что я с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться. Потом сжала зубами мочку и поводила языком. — Равица? — не разжимая зубов, невнятно выдохнула она.
— Пока не понял, — по возможности серьезно отрапортовал я. Она почмокала и снова провела языком. — Влажно как-то. Может, ты неправильно делаешь?
— Ты так же мусолишь! — возмутилась она, отстранившись на миг. — Давай еще раз!
Я перевернулся на спину, и Лили перекинула ногу, усаживаясь на меня сверху. И снова присосалась к уху.
— Нежнее, детка, — хмыкнул я. — И язычком поводи… Вот так… Засунь его… М-м-м… Кажется, я начинаю что-то чувствовать… — Она подползла выше и мои ладони легли на ее круглую попку. — Оближи еще, цветочек… — Пальцы сжались весьма недвусмысленно, и тут же мое ухо прикусили острые зубы. — Ай! Ты его отгрызть решила?
— А ты не пользуйся ситуацией! — она отпустила мою наверняка красную мочку и выпрямилась. — И вообще, ты зачем меня разбудил? Я спать хочу.
— А я хочу продолжить изучение твоих эрогенных зон, — промурлыкал я, снова добираясь до ее ягодиц.
— Нет у меня никаких эрогенных зон! — возмутилась она. — Здоровая я! Просто простыла чуть, вот и кашляю!
Я расхохотался. Вот с синевлаской постоянно так: не знаю, то ли смеяться, то ли залезть сверху и любить, пока дым из ушей не пойдет.
— Да ну тебя, — она надула губы, поняв, что снова ляпнула что-то не то, слезла с меня и свернулась клубочком на краю кровати. Я посмотрел на ее спину и обиженно торчащие острые лопатки, перестал смеяться и собственнически притянул ее к себе. Лили пискнула что-то, и даже попыталась сопротивляться, но утихла, придавленная весомым аргументом моего тяжелого тела.
— Я глупая, — прошептала она. — Глупая, и ты надо мной смеешься.
— Ты восхитительная, — поцеловал ее шею, там, где заканчивались короткие волосы. — Восхитительная, чудесная синевласка.
— Врун, — она постаралась скрыть удовольствие от моих слов, но, конечно, снова не получилось. Помолчав, Лили вздохнула. — Я хотела бы быть умной и образованной, чтобы ты мною гордился. Я понимаю, что ничего не знаю, даже книжек не читаю, а у тебя вон их сколько… а я только несколько прочла за всю жизнь… И то мало что поняла.
— Ты хочешь учиться? — спросил я.
— Я? Не знаю… Не думала как-то… В приюте нас учили читать и писать, складывать там… А про университеты, понятно, и речи быть не могло… Я как-то не думала.
— Подумай. Если захочешь, я помогу.
Она затихла, размышляя.
— Тебе просто не хватает каких-то знаний, но это все поправимо, цветочек, — Я закрыл глаза. — Так что, думай. Поступишь в университет, найдешь себе длинноволосого студентика с рюкзаком, и забудешь обо мне, синевласка.
— Снова смеешься! — она шмыгнула носом. — Как тебя можно забыть, ты что? И не нужен мне никто другой… а студентики, они же такие… мальчишки!
— Ого, а ты у нас, смотрю, опытная женщина, — хмыкнул я. Нет, ну это просто невозможно! Снова тянет рассмеяться.
— Я не опытная. Но я знаю, что с тобой все равно никто не сравнится, — вздохнула она как-то грустно. — И это так страшно, Кай. Ты ведь меня бросишь, а я тебя забыть не смогу. Никогда. Я знаю…
— Какие странные мысли в такой неурочный час, — пробормотал я, устраиваясь удобнее. Спать мне уже не хотелось. А в вылизывании уха все-таки что-то есть… Сжал ее бедра, наваливаясь сверху, потерся. — Лили, так что ты там говорила?
