Западня - Ева Гончар
И тогда Многоликий понял, что ловушка захлопнулась. Какое бы решение он ни принял, легко ему не будет. Что собой представляют «эксперименты» этого вивисектора, он уже знает. Согласиться на них значит не только обречь себя на бесконечный кошмар, но и почти наверняка лишиться своего Дара — неизвестно, сумеет ли Мангана присвоить способности Феликса себе, но отобрать их явно сумеет. Отказаться значит принять пытки и, возможно, вовсе их не пережить — но если пережить удастся, появится шанс вырваться отсюда, сохранив Дар целым и невредимым. Но как позволить Потрошителю впутать в свои жестокие игры Эрику? Ранимую, добрую, самоотверженную Эрику, которая уже однажды по милости Феликса чуть не потеряла всего того, чем обладала по праву рождения? «Чем дальше она будет от всей этой мерзости, тем скорее забудет случившееся», — решил оборотень. И уточнил:
— Ты дашь мне слово, что не станешь водить её ко мне и не расскажешь ей правды?
— Разумеется, дам, — не скрывая удовлетворения, проскрежетал Придворный Маг. — Я скажу её высочеству, что ты просто отбываешь заключение. Ведь почётного звания государственного преступника тебя никто не лишал.
— Тогда считай, что мы договорились, — выплюнул сквозь зубы Многоликий.
* * *
Единственное, о чём мечтала Эрика после визита в подземелье — поскорее попасть в свои покои, к тишине и чистому воздуху, к маминым роялю и фикусу, к изразцовой печке и мягкой постели. Упасть на льняное покрывало, зарыться лицом в подушку и лежать так долго-долго, до тех пор, пока не расслабятся плечи и не перестанет колоть в груди. До тех пор, пока не притупятся боль и страх. Но и этому желанию Принцессы не суждено было осуществиться. Зарешёченную серость лазарета сменила безликая роскошь гостевых апартаментов. Отец, обретя своё прежнее равнодушие, объяснил: «Твои покои благоустраивают перед свадьбой, ведь ты скоро будешь жить в них не одна». И Эрика задохнулась от охватившего её горя. Утрата любовно свитого гнёздышка была ерундой по сравнению с остальными бедами, которые постигли девушку. Но именно эта потеря поставила точку в случившемся: приговор вынесен и обжалованию не подлежит!
В апартаментах Эрику встречала Валькирия. Горничная с обычным усердием растопила печь, сервировала обед, нагрела воду и приготовила платье для вечернего рандеву с герцогом Пертинадом. Но и в ней что-то изменилось за эти дни. Она никогда не была принцессиной наперсницей, однако прежде казалась не только усердной, но и заботливой. Если кто-то после Королевы и проявлял интерес к тому, как чувствует себя наследница трона и что у неё на душе, то это была Вальда. Теперь же Эрика лишилась и такой малости. Однако она была слишком измученной, чтобы ломать голову, откуда взялся иронический холодок в интонациях горничной. Предположение, что практичная до мозга костей прислуга презирает хозяйку за то, что та упустила идеального мужа, мелькнуло на краю сознания и исчезло, тут же забытое.
— У тебя есть четыре часа до встречи с женихом. Используй их на то, чтобы подкрепиться, поспать и привести себя в порядок, — распорядился отец, проводив Эрику до её временного пристанища.
— Да, папа, — ответила она чуть слышно.
В этот момент в дверь постучали. Валькирия пошла открывать и вернулась, неся на подносе небольшой белый конверт, запечатанный сургучной печатью.
— Почта для её высочества.
— Дай-ка мне, — не спрашивая разрешения дочери, Король взял конверт и вскрыл его; пробежал глазами письмо и, держа его двумя пальцами, протянул Принцессе: — Полагаю, он врёт. Читай.
Послание было от принца Акселя. Крупным разборчивым почерком он написал следующее:
«Дорогая Эрика! Уверен, Вам сообщили, что разрыв нашей с Вами помолвки произошёл потому, что я признался Императору в нашем сговоре и рассказал ему о Вашем побеге. Мне нестерпимо думать, что Вы считаете меня предателем. Это не так — умоляю, поверьте мне!!! Я не меньше Вас был заинтересован в том, чтобы сохранить тайну. Моя вина лишь в том, что я не сжёг Вашу записку сразу после того, как её получил — и за это я на коленях прошу у Вас прощения. Я собирался уничтожить её позже, но когда вернулся к себе, выполнив Ваше поручение, увидел, что она исчезла. Утром пришла телеграмма от отца, он потребовал моего немедленного возращения домой. К моему приезду записка уже была у него, он предъявил мне её как свидетельство того, что ему всё известно. Клянусь святыми Небесами, я не понимаю, что произошло! Сейчас, когда Вы читаете это письмо, другая принцесса, вероятно, уже приняла предложенную мною руку. Сердце моё, как Вы знаете, навсегда отдано Аните, которую я больше не увижу. Но в нём осталось место и для приязни и благодарности к Вам, дорогая Эрика. Надеюсь, кто бы ни стал Вашим мужем, Ваш брак будет более удачным, чем мой. С безусловным почтением и пожеланием счастья, Аксель, младший сын Джердона Третьего».
Дочитав письмо, Принцесса вздохнула и отложила его в сторону. Пожала плечами:
— Может, и врёт… какая разница?
Ей вспомнились открытое лицо Акселя, прямой взгляд его голубых глаз, широкая дружелюбная улыбка. По правде говоря, поверить в его предательство Эрике было намного сложнее, чем в то, что кто-то нашёл и переправил Императору её записку. При других обстоятельствах она стала бы выяснять, кто и почему это сделал, но теперь она была не в состоянии заниматься расследованием.
Король ушёл, коротко кивнув на прощание и повторив приказ «привести себя в порядок». «Наверное, я очень скверно выгляжу», — подумала Принцесса, но в зеркало смотреть не захотела. Отослала горничную, безо всякого удовольствия приняла ванну, впихнула в себя несколько ложек безвкусного картофельного пюре и улеглась в чересчур просторную чужую кровать. Голова у неё была тяжёлая, слабый свет фонарей, пробивающийся сквозь шторы, раздражал глаза, но спать совсем не хотелось. Перед внутренним взором, не рассеиваясь и ничуть не бледнея, стояла картина из подземелья: обездвиженный Феликс с почерневшим, полным страдания лицом уговаривает Эрику забыть его
