Иная. Песнь Хаоса - Мария Токарева
Впрочем, дни текли все же слишком монотонно. Один раз Котя проснулась посреди ночи, не понимая, что за звук идет из-за стены избы, и только немного погодя догадалась, что это с покатой крыши обильно стекает растаявший снег.
Уже никто не закликал весну. Она пришла и вступила в свои права, как законная хозяйка в новую избу. Но все так же незаметно для запертых в прядильне мастериц набухли почки, показались из-под снега первые цветы. Раньше Котя с наслаждением внимала пробуждению природы, вдыхала насыщенные ароматы, а теперь от неизменного печного угара даже не чувствовала их.
Только с русалки на охлупени исчезли сосульки. Но время текло, и настал Праздник Весны. Его-то Котя ждала, сладко томилась. Она волновалась, ведь они с Вен Ауром не могли назначить место встречи. Котя представляла, как выйдет весь народ на гулянья, как выплеснутся на улицы все мастерские и избы. Людское море представлялось чужеродным бурным потоком. Но когда настал день праздника, Котя поняла, что даже в толпе ни за что не потеряет Вен Аура. Ведь их связывал зов.
– Наконец-то! Хоть денек без работы! – ликовала с самого утра Желя. – День Весны! Ты какую весну отмечаешь?
– Восемнадцатую, – призналась Котя, сама не веря, что теперь повзрослела еще на один год. У ее ровесниц в деревне уже по двое-трое детей рождалось к восемнадцатой весне. Но старой вековухой Котя себя не считала.
– Поздравляю! – улыбнулась Желя, беззаботно чмокнув в щеку.
Какую весну встречала она, так и не удалось узнать.
– Да, все мы теперь на год старше, – проговорила задумчиво вдова.
– Вот повеселимся-то! – не унималась Желя.
В Ветвичах все отмечали одновременно день рождения, вернее, новую весну. Тогда-то едины делались крестьяне и князья. Все праздновали новый год своей жизни вместе с расцветом земли, природы. Хотя в тени еще лежал снег и люди носили тулупы.
– А говорят, еще хороводы будут! Пойдем же, Котя, пойдем! – щебетала маленькой птичкой Желя, носясь по избе к неудовольствию бабки Юрены.
Последняя оставалась на печи, блаженно согревая ноющие кости и по-старчески наслаждаясь покоем.
– Но я… – замялась Котя, пока вокруг нее вертелся неутомимый маленький вихрь в лице подруги.
– Успеешь и к полюбовнику своему, – отмахнулась Желя.
И тогда Коте захотелось чуть ли не ударить ее. Она не понимала и не желала понять чувства других людей. Но сердиться не получалось, поэтому Котя согласилась.
– Одевайся, одевайся скорее! – Желя потянула за руку, мешая завязать тулуп.
– Да что же ты, неугомонная! Дай Коте хотя бы платок поправить! – беззлобно заметила вдова.
Все мастерицы радостно прихорашивались, пусть у многих и не было красивых сарафанов. Котя же не осмелилась показывать золотой браслет, который неизменно носила под рубашкой. Она осталась в обычной одежде. Только дотронулась до девичьего венчика – того самого, родного, с неправильными узорами – и вышла со всеми на двор.
Тяжелые ворота детинца были настежь открыты, хотя стражники внимательно приглядывались к каждому входившему на княжий двор. Но в этот день не полагалось никому чинить препон. В любом доме угощали всех добрых людей.
Стайки девушек и молодцев перелетали от избы к избе с задорными песнями, раскрывали мешки и получали вкусные подношения от хозяев. Хотя весна и считалась голодным временем, но в Ветвичах верили: если уж пережили зиму, то протянут еще год до следующей весны. Впрочем, стольный град не страдал от недостатка еды.
«Помню, в деревне было несколько весен совсем без угощения, когда летом настигала нас засуха. А если теперь будет осада? Осада в городе без еды», – возникали отрывочные мысли в голове Коти. И они втыкали в сердце иголки, мешая радоваться вместе со всеми.
Остальные-то девушки кружились себе и кружились, веселились от души, забывая хотя бы на день о тяжелой работе. Впрочем, Котя быстро отошла от Жели и подруг из мастерской. Петь она все равно не умела, даже стыдилась своего голоса. Да и другое ее интересовало в этот день, совсем другое.
Через тупики и проулки она шла на зов. Избы и торговые ряды мелькали и скручивались. Котя силилась вспомнить, как вел ее Вен Аур к детинцу. «В лесу и то проще найти кого-то!» – недовольно думала она, заходя в очередной тупик. Перелезать через плетни и деревянные заборы она, естественно, не решалась, а обходные пути уводили ее дальше от зова. Но, похоже, Вен Аур сам искал ее. И ему это удавалось намного лучше.
Светило еще не разменяло полудня, как раздался до боли знакомый голос:
– Котя! Котенька!
По спине прошла волна холода, зато в груди вспыхнул пожар. Колени задрожали, и с губ само собой сорвалось:
– Вен!
Они нашли друг друга только по зову – для встречи им не требовались слова – и, не стыдясь прохожих, кинулись через улицу в объятья друг друга. Вен крепко обнял Котю, она тоже обвила руки вокруг его плеч, прижалась щекой к его щеке, покрытой светлой щетиной.
– Ну, как ты? Как? – твердили они, исступленно глядя друг на друга, будто не виделись целую вечность.
Еще никогда Котя не испытывала столь искренней окрыляющей радости. И теперь понимала деревенских девушек, которые в ожидании свадьбы стремглав летели к воротам деревни, даже если их суженый просто отлучался на охоту. Хотелось быть все время рядом, каждый миг. Счастье, если сердце искренне пело и ждало такой встречи.
«Да что же я сомневалась всё?» – корила себя Котя. Но тогда, в эту страшную зиму, она пережила слишком многое: и неудавшееся замужество, и нападение разбойников, и долгие скитания. Унылая и бедная, но размеренная жизнь в прядильне заставила дурные воспоминания померкнуть. Больше лицо Вен Аура не смешивалось со страшной образиной Вхаро или Игора. Нет, он был совсем другим, к нему протянулась ниточка зова, но связывало их нечто человеческое, а не звериное. Или нечто исконно общее для обоих непохожих миров.
– Ты бледная, – хмурился Вен Аур, поглаживая ее по щеке.
– А у тебя брови опалены! – замечала она, всматриваясь в его лицо.
Теперь он убирал длинные светлые кудри, подвязывая их назад, как делали все кузнецы. Еще он успел отрастить светлую бороду и более темные усы, как и полагается не мальчику, но взрослому мужу.
– Что? Рассматриваешь меня? – улыбнулся Вен Аур ласково. – Привыкай, теперь я такой и буду. Сегодня настала моя двадцатая весна.
Он прижал к себе Котю и прошептал на ухо с блаженной печалью:
– И для тебя я рад оставаться человеком.
Котя прильнула к нему, безмолвно
