Стефани Майер - Сумерки

— Я не могла понять, почему ты так внезапно меня возненавидел.

— Ты была как некий демон, вызванный из моего личного ада, чтобы уничтожить меня. Аромат, который источает твоя кожа… он едва не свёл меня с ума в тот первый день. За час я придумал сотню способов выманить тебя из класса и остаться с тобой наедине. И каждый раз я отбрасывал эти мысли, вспоминая о своей семье, о том, что будет с ней. Мне пришлось убежать, прежде чем я смог бы произнести слова, которые увлекли бы тебя за мной.

Он посмотрел в моё застывшее лицо — я пыталась постичь, вобрать в себя его мучительные воспоминания. Меня опалил его взгляд, гипнотический и смертоносный.

— И ты пошла бы, — заверил он.

Я постаралась ответить спокойно:

— Без сомнения.

Он опустил глаза, освобождая меня от магнетической власти своего взгляда.

— И потом, когда я попытался изменить своё расписание, в бессмысленной надежде убежать от тебя — ты была там, в этой маленькой тёплой комнате, и запах доводил меня до исступления. В тот момент я был чрезвычайно близок к тому, чтобы завладеть тобой. Всего лишь один свидетель, хрупкое человеческое существо, с ней так легко было расправиться.

Я вздрогнула под тёплым солнцем, увидев свои воспоминания его глазами и осознав, насколько велика была опасность. Бедная мисс Коуп. Я снова вздрогнула при мысли о том, что могла нечаянно стать причиной её смерти.

— Но я выдержал. Не знаю, как. Я заставил себя не ждать, не преследовать тебя. Снаружи, где я не чувствовал твой запах, стало легче, и я смог принять верное решение. Довёз остальных до дома — мне было стыдно признаться им в своей слабости, они лишь понимали, что произошло что-то очень неправильное. И поехал в больницу к Карлайлу, чтобы сказать ему, что уезжаю. Я поменялся с ним машинами. Бак его автомобиля был полон, а я не хотел останавливаться. Я не осмелился заехать домой — Эсме обязательно попыталась бы меня убедить, что в отъезде нет необходимости. На следующее утро я уже был на Аляске, — он признался в этом, словно в величайшей трусости.

Я провел там два дня у старых знакомых… но слишком тосковал по дому. Мне была противна мысль, что я огорчаю Эсме и всю свою приёмную семью. Вдыхая чистый горный воздух, я уже не мог поверить, что бессилен перед тобой. Я убедил себя, что бегство это проявление слабости. Прежде мне удавалось преодолевать искушения, и пусть они не были настолько огромны, я чувствовал себя сильным. И, в конце концов, да кто ты такая, ничтожная маленькая девочка, — он неожиданно усмехнулся, — чтобы лишить меня тех, с кем я хотел быть? Так я вернулся, — он смотрел в пространство.

Я не могла произнести ни слова.

— Я принял меры предосторожности, охотился больше обычного, прежде чем вновь встретиться с тобой. Я был уверен, что достаточно силён, чтобы относиться к тебе как к любому другому человеку. Слишком самонадеянно.

— Очевидная сложность заключалась в том, что я не мог просто прочесть твои мысли и понять твою реакцию на меня. Пришлось идти окольными путями, слушать твои слова в мыслях Джессики, а она довольно примитивна, и меня раздражало, что я опустился до такого. К тому же я не мог знать, действительно ли ты думаешь то, о чём говоришь. Всё это злило меня чрезвычайно, — он нахмурился.

— Мне хотелось, чтобы ты, если это возможно, забыла, как я вёл себя в первый день. И я попытался поговорить с тобой, как с любым другим человеком. На самом деле, я страстно желал расшифровать твои мысли. Но ты заинтриговала меня, я поймал себя на том, что увлечённо наблюдаю за выражением твоего лица, прислушиваюсь к твоим словам. И запах… он оглушал меня снова и снова, с каждым движением твоей руки или взмахом волос.

А потом ты едва не погибла прямо у меня на глазах. Позже я придумал отличное оправдание своим действиям в тот момент — если бы я не спас тебя, если бы пролилась твоя кровь, я не смог бы сдержаться и выдал нас всех. Но это пришло мне в голову позже. В тот момент меня пронзила единственная мысль: «Только не она!».

Он закрыл глаза, погружённый в свою мучительную исповедь. Я слушала его, настолько переполненная эмоциями, что едва ли могла рассуждать здраво. Казалось бы, я должна ужаснуться. Но, наконец, понимая всё, я чувствовала лишь облегчение. И сострадание. Даже теперь, когда он признался, что страстно желал забрать мою жизнь.

Наконец, я нашла в себе силы заговорить, хотя голос прозвучал очень тихо:

— А в больнице?

Его молниеносно распахнувшиеся глаза встретились с моими.

— Я был в смятении. Не мог поверить, что подставил нас всех под удар, оказался в твоей власти. Из всех людей выбрал для этого именно тебя — как будто мне нужен был ещё один повод, чтобы тебя убить, — мы оба вздрогнули, когда у него вырвалось это слово. — Но результат был прямо противоположный. Я поссорился с Эмметтом, Розали и Джаспером, когда они заявили, что время пришло… Самая тяжёлая из наших ссор. На моей стороне были Карлайл и Элис, — он поморщился, произнося её имя, уж не знаю, почему. — Эсме сказала, что я должен делать всё, чтобы остаться, — он снисходительно покачал головой.

На следующий день я подслушивал мысли всех, с кем ты разговаривала, и был потрясён — ты сдержала обещание. Я совершенно тебя не понимал. Но знал, что не могу позволить себе ещё больше увлечься тобой, и постарался держаться от тебя как можно дальше. И каждый день аромат твоей кожи, твоего дыхания, твоих волос убивал меня снова и снова, как в первый раз.

Он вновь посмотрел на меня, на этот раз удивительно нежно.

— И всё-таки, — продолжал он, — было бы лучше, если бы я выдал всех нас тогда, чем погубить тебя сейчас, когда нет свидетелей, и ничто не сможет меня остановить.

Я была слишком человеком, чтобы удержаться от вопроса:

— Почему?

— Изабелла, — он тщательно проговорил моё полное имя и вдруг свободной рукой игриво взъерошил мои волосы. Дрожь пробежала по моему телу от этого неожиданного прикосновения. — Белла, я не пережил бы, если бы погубил тебя. Ты и представить не можешь, как это терзает меня, — он понурился, снова охваченный чувством стыда. — Одна только мысль о тебе — неподвижной, белой, холодной… мысль о том, что я никогда не увижу, как румянец заливает твоё лицо, как вспыхивают твои глаза в очередной раз, когда ты разгадываешь моё притворство… невыносима, — он поднял на меня полные бесконечного страдания глаза. — Ты — самое важное для меня теперь. Самое ценное из всего, что у меня когда-либо было.

Голова моя закружилась от того, какое направление принял наш разговор. От увлекательного обсуждения моей неминуемой кончины мы внезапно перешли к признаниям. Он ждал, и хотя я не отрывала взгляда от наших рук, понимала, что золотистые глаза внимательно изучают моё лицо.