Эдриан Феникс - Взмах крыльев
Люсьен наблюдал, в горле образовался ком. Ледяной неузнаваемый взгляд Данте пронзил холодом его сердце. Не получив прощения, он не сможет научить Данте использовать дар Создателя. Не получив прощения, он не сможет научить своего сына скрывать дар. Он надеялся, что будет больше времени. Или, скорей, более подходящее время. Но появление Локи означало, что время истекло. Даже оставленный и не прощенный, он сделает все возможное, чтобы защитить и скрыть Данте от Падших.
Вон развернулся и последовал за Данте.
— Постой, — сказал Люсьен. — Пусть он идет. Ему нужно побыть одному.
— Издеваешься? Да он весь рассыпается.
Люсьен сжал плечо бродяги. Надавил когтями. И всмотрелся. Его когти выглядели толще и были пронизаны темно-синим цветом. Он поднял взгляд, когда Данте достиг дверей и толпы, собравшейся на пороге.
Жаркие смертные голоса шептали: «L’ange de sang. L’ange de sang[54]».
— Пусть он выпустит свой гнев, — пробормотал Люсьен. — Потом иди за ним. И забери домой, Спать.
Данте скользнул сквозь смертных, толпящихся в дверном проеме, как будто они были нереальными, как последний неясный сон перед пробуждением. Смертные смотрели, как он спускается по ступеням и садится в MG. Они смотрели с растерянностью, но благоговением. Он прошел мимо, как настоящий бессмертный. Как Истинная кровь.
И они любили его за это.
Вон освободился от руки Люсьена, оставив полоски кожи на когтях. Он смотрел на Люсьена, и в зеленых глазах светилось удивление. Свет свечей и тени мерцали на его лице. Он снова взглянул на зияющую дыру в сводчатом потолке собора.
— Должно быть, было чертовски больно падать, — сказал он.
Пальцы Люсьена сжались вокруг руны в форме «Х». Он кивнул.
— Так и было.
Бродяга кивнул в ответ, затем развернулся и зашагал по проходу к дверям. Он промчался сквозь толпу — которая смотрела с широко раскрытыми от удивления глазами на существо с черными крыльями, стоящее под разрушенным потолком собора — затем исчез из вида.
Пальцы Люсьена вцепились в гладкий изгиб спинки скамьи. Он мог найти Данте через связь, ответил бы мальчик или нет. Он сказал Вону правду: Данте нужно побыть одному, дать волю гневу. Но сейчас то время, когда больше всего ему нужен тот, кто проведет его сквозь гнев, поможет пережить это.
Но это будет не Люсьен. Возможно, никогда снова.
С резким, отдающим эхом треском скамья раскололась под рукой Люсьена.
Глава 23
Огненная буря
Она стоит рядом с ним, маленькие пальчики сжимают руку, под другой рукой зажата плюшевая касатка. Ее голубые глаза слишком проницательные для восьмилетнего возраста. Рыжие волосы спадают по бокам веснушчатого лица.
— Я отправлю их в Ад, Хлоя. Обещаю.
— А ты? Что будет с тобой?
— Я уже в Аду.
Тело Хлои дрожит, ее образ меркнет. Теплые пальчики исчезают из его ладони.
— Этого недостаточно, Данте-ангел.
— Я знаю, — прошептал Данте, переводя MG на четвертую передачу, и вдавил педаль газа в пол. Двигатель завыл. Фары расплылись в бело-голубые полосы, испещряющие ночь.
Он не помнил, как сел в машину. Не помнил, как завел ее. Не знал, куда направляется. Не узнавал дорогу. Но понимал только одно:
Голоса больше не шептались.
Ты все еще можешь спасти его, Истинная кровь.
Mon ami, мне так жаль…
Каково это, отродье?
Ему было интересно, может ли он двигаться быстрее звука.
Рядом взревел продолжительный гудок. Двойная желтая линия исчезла за стеклом позади MG. Над головой, распространяясь, кружил свет, ярче, чем НЛО. Проревел другой гудок. Данте дернул руль вправо, возвращаясь на свою полосу.
Липкий пот стекал по вискам. Ночь позади MG смазывалась. Рычаг переключения передач вибрировал в руке. Он почувствовал вкус крови.
Ты так похож на нее.
Сердце Данте сжалось. Дыхание перехватило во внезапно сжатом горле. Он выбросил из головы образ Люсьена. Попытался забыть его вид, растянувшегося и изломанного, на полу кафедрального собора.
Хорошо, что он связан… Черт! Что он орет?
Желтые линии, разделяющие магистраль, смазались, а затем раздвоились. Глаза жгло, Данте моргнул. Голубой неоновый прямоугольник мерцал за лобовым стеклом. Ломался. И собирался. Буквы и знаки вились в прямоугольнике, но Данте не мог понять их смысл.
Он делает это очень громко, очень понятно, требовательно.
— Убей меня.
Данте прищурился, пытаясь разглядеть вьющиеся буквы внутри расширяющегося прямоугольника. Слова. Знак.
Так сделай это. Он слишком опасен. Чертов маленький психопат.
Голубой прямоугольник превратился в неоновый дорожный знак, гласящий: «ТАВЕРНА».
Скажи это снова, и я отдам тебе чертового маленького психопата.
Выкрутив руль вправо, Данте включил пониженную передачу орущего MG и заехал на стоянку таверны. Гравий и пыль посыпались из-под шин. Пара пикапов, байкерские мотоциклы и старый Chevy с огненным рисунком стояли перед потрепанным зданием.
Над порхающей неоновой вороной красным мерцало «Напрямик»[55].
Данте с заносом припарковал MG поперек других машин. Выключил двигатель. Засунул в карман ключи. На мгновение все, что он слышал, — стук его сердца. На мгновение он подумал, что может заколотить досками выбитое окно, наглухо забить его с яростью и кровью. На мгновение он подумал, что его сердце заперто в клетке, охраняемой фетишистами.
Я знал, что ты придешь за мной.
Ты так похож на нее.
На мгновение.
А потом доски сгнили, гвозди превратились в ос. Клетка смялась, фетишисты оказались ненастоящими.
Тссс. Jesuisici.
Кровь капала ему на руку, стекала по горлу. Голова болела. Белые пятна прыгали перед глазами, затуманив зрение.
Боль должна быть больше.
Я уже в Аду.
Этого недостаточно, Данте-ангел.
Найдя солнечные очки в бардачке, Данте надел их и вышел из MG. Выпить. Нужно выпить. Гравий захрустел под ботинками. Пока он шел к главному входу таверны, дверь открылась, проливая свет на парковку.
Два байкера в запыленных кожанках вышли, ругаясь. Хохот и пульсирующая музыка зидеко[56] проследовали за ними в ночь.
— Долбаные сквоттеры, — пробормотал мужик с гривой на голове, затем сплюнул на землю. Серебро блестело в его брови, ушах, на шее. На правой щеке была татуировка в виде птицы в форме V.
