Стефани Майер - Сумерки

Я кивнула, не отрывая глаз от дороги.

Он что-то пробормотал себе под нос, так быстро, что я не разобрала ни слова.

Остаток пути мы провели в молчании. Я остро ощущала исходящие от него флюиды ярости, и не могла придумать, что сказать.

И вот дорога закончилась, превратившись в узкую пешеходную тропинку, отмеченную небольшим деревянным указателем. Я припарковалась на обочине и нерешительно выбралась из машины, боясь взглянуть на Эдварда. Но теперь избежать этого было невозможно, раз отпала необходимость следить за дорогой. Было тепло, даже душно — самый тёплый день со времени моего приезда в Форкс. Я сняла свитер и обвязала его вокруг талии, радуясь, что догадалась надеть под него лёгкую рубашку без рукавов. Особенно учитывая предстоящую пешеходную прогулку.

Хлопнула дверца. Я обернулась и увидела, что он тоже снял свитер. Он не смотрел на меня, отвернувшись к сплошной стене леса.

— Сюда, — бросил он через плечо, глаза по-прежнему пылали гневом. И направился прямо в лес.

— А как же тропа? — в моём голосе отчетливо звучало смятение, когда я торопливо обошла пикап, чтобы догнать Эдварда.

— Я сказал, что в конце дороги будет тропа, но не говорил, что мы по ней пойдём.

— Не по тропе? — с отчаянием спросила я.

— Я не позволю тебе заблудиться, — он повернулся ко мне с насмешливой улыбкой, и я едва не задохнулась. Эдвард предстал передо мной во всём своём великолепии. Белая рубашка без рукавов расстёгнута — стройная шея и безупречные мускулы груди теперь не скрывались под одеждой. Античная статуя — да и только. «Он слишком прекрасен. Он совершенен», — печально подумала я. И это богоподобное создание предназначено для меня? Не верю, не могу поверить.

Он пристально посмотрел на меня, сбитый с толку выражением муки на моём лице.

— Хочешь вернуться домой? — тихо спросил он. В его голосе звучала боль, но переживал он по другому поводу.

— Нет, — я быстро приблизилась к нему. Сколько бы времени нам ни оставалось — я не хотела терять ни секунды.

— Что-то не так? — спросил он с нежностью в голосе.

— Я не создана для походов, — ответила я уныло. — Запасись терпением.

— Я могу быть терпеливым — если приложу усилия, — он улыбнулся, пытаясь вытащить меня из этого внезапной, необъяснимой печали.

Я улыбнулась в ответ, но, видимо, не слишком убедительно. Он внимательно изучал моё лицо.

— Я доставлю тебя домой, — пообещал он. Что он имеет в виду? Доставит меня домой, как бы ни складывались обстоятельства, или настаивает на немедленном отъезде? Конечно, он решил, что я испугалась. Как же всё-таки хорошо, что он не может прочесть мои мысли!

— Пора стартовать, если ты хочешь, чтобы я прошла эти восемь километров по джунглям до заката, — кисло сказала я. Он нахмурился, пытаясь понять мой тон. Но через мгновение сдался и повёл меня в лес.

Всё оказалось не так страшно. Путь был по большей части ровным. И Эдвард всячески помогал мне: отводил в сторону ветви папоротника, а когда нужно было переступить через упавшее дерево или валун, придерживал меня под локоть, немедленно отпуская, как только я преодолевала препятствие. Каждое прикосновение его холодной руки отзывалось в моём сердце бешеными, неровными ударами. И я заметила по его лицу, что он каким-то образом это слышит.

Я старалась не обращать внимания на его великолепие, но взгляды и мысли постоянно соскальзывали в этом направлении, каждый раз вызывая приступ острой, пронзительной печали.

Большую часть пути мы прошли молча. Время от времени он задавал вопросы, до которых, видимо, не добрался за два предыдущих дня: о том, как я отмечаю дни рождения, о моих учителях в начальной школе, домашних животных моего детства. Пришлось признаться, что, загубив трёх рыбок подряд, я вынуждена была отказаться от всяких домашних животных. Он расхохотался — громче, чем обычно, и лес вернул нам звонкое эхо этого смеха.

Прогулка заняла почти всё утро, но он ни разу не проявил нетерпения. Лес простирался вокруг нас как безграничный лабиринт из древних деревьев, и я уже забеспокоилась, удастся ли нам когда-нибудь выйти отсюда. Впрочем, Эдвард чувствовал себя непринуждённо, не выказав и тени сомнения по поводу правильности направления, в котором мы двигались.

Через несколько часов свет, просачивающийся сверху через листву, сменил цвет с темно-оливкового на желтовато-зелёный. День становился солнечным, как и было предсказано. Впервые с того момента, как мы вошли в лес, я ощутила дрожь возбуждения, которое быстро переросло в нетерпение.

— Мы ещё не пришли? — поддразнила я, состроив мрачную мину.

— Почти, — он улыбнулся перемене моего настроения. — Видишь впереди свет?

Я вгляделась в непроницаемый мрак леса.

— Хм… а должна?

Он ухмыльнулся.

— Возможно, для твоих глаз пока ещё рано.

— Пора к окулисту, — проворчала я. Его ухмылка стала ещё шире.

Но, пройдя ещё сотню ярдов, я увидела пробивающийся сквозь деревья свет — жёлтый, а не зелёный. Я ускорила шаг, нетерпение нарастало. Он пропустил меня вперёд, неслышно ступая следом.

Я нырнула в поток света и, перешагнув через последний куст папоротника, увидела самое прекрасное место из всех, какие мне когда-либо в жизни встречались. Маленький, идеально круглый луг, покрытый полевыми цветами — фиолетовыми, желтыми, белыми. Где-то неподалёку журчал ручей. Солнце висело прямо над головой, заливая луг потоком плотного жёлтого сияния. Охваченная благоговением, я медленно двинулась вперёд, сквозь мягкую траву, колышущиеся цветы и тёплый, словно залитый золотом воздух. Я полуобернулась, мечтая разделить всё это с Эдвардом, но не увидела его там, где предполагала. Встревожившись, я быстро огляделась и, наконец, нашла его. Он стоял на краю лощины, всё ещё в тени деревьев и осторожно наблюдал за мной. И тут я вспомнила то, от чего меня отвлекла красота луга. Эдвард в лучах солнца — он обещал продемонстрировать мне это сегодня.

Я шагнула к нему с горящими от любопытства глазами. Его взгляд выражал настороженность и внутреннюю борьбу. Я ободряюще улыбнулась, поманила его к себе и сделала ещё один шаг навстречу. Он поднял руку в предостерегающем жесте, и я остановилась.

Эдвард глубоко вздохнул и шагнул вперёд, под яркие лучи полуденного солнца.

13. Признания

Эдвард в лучах солнца. Это зрелище потрясло меня. Я никак не могла привыкнуть, хоть и созерцала его весь день. Его белая кожа сверкала, словно в неё были вкраплены тысячи крошечных бриллиантов. Он лежал в траве неподвижно — рубашка распахнута на скульптурной, переливающейся в лучах солнца груди, искрящиеся руки обнажены. Мерцающие бледно-лиловые веки прикрыты, хотя он, конечно, не спал. Совершенная статуя, вырезанная из неизвестного камня — гладкого как мрамор, блистающего, как хрусталь.