Марина Ефиминюк - Магические узы
Мысленным взором я проникла в светлый холл, который видела, казалось, в прошлой жизни. Пробежала взором по портрету старика, в чьем особняке на пару со старшим братом мы устроили погром, снова полюбовалась старинными часами… И тут мое сердце бросилось вскачь, бешено и дико. Лосиан Толтеа говорил: «Самое дорогое таится в часах». Если быть точнее, то в старинных напольных часах с позолоченным колоколом! Тех самых, что исправно каждый день отбивали полдень и с укором указывали мне на опоздания! Брякающий звук разносился по всей конторе, а внутри вибрировало старинное украшение – жемчужина коллекции безумного собирателя осколков Мировой войны! В голове прояснилось, крошечные кусочки мозаики встали на свои места, и радость вспыхнула ослепительным сиянием.
– Я знаю, где спрятан браслет! – дрожа от возбуждения, выдохнула я, прервав долгое тяжелое молчание, висевшее хмурым облаком в салоне автокара.
– В «Веселене Прекрасной», – не оборачиваясь, бросил Ратмир и раздраженно нажал на клаксон, чтобы привлечь внимание зазевавшегося водителя, пытавшегося, не глядя в зеркальце заднего видения, перестроиться перед нами.
С моего лица медленной улиткой сползала торжествующая улыбка, и внутри нехорошо сжалось.
– Надо же…
– У нас с тобой есть серьезный разговор, – продолжил Ветров, сведя у переносицы брови.
Непроизвольно я выпрямилась на сиденье, с ужасом чувствуя, что вокруг творится нечто крайне плохое и убийственно неправильное, и произнесла, едва шевеля губами:
– Говори.
Обычно его серьезные разговоры заканчивались для меня большим расстройством.
– Когда вернемся в студию.
– Ты боишься, что от новостей я на полной скорости выпрыгну из автокара? – нервно хохотнув, спросила я, и сглотнула пересохшее дерущее наждачной бумагой горло.
– Не исключаю, – последовал скупой ответ, и мне стало совсем нехорошо.
К тому времени, когда мы добрались до студии, похожей на музей современного искусства, я до крови обкусала губы, до мяса ногти, и меня порядком трясло от дурного предчувствия. Ратмир постучал, терпеливо дожидаясь, когда нам откроют. Дверь распахнулась, выпустив в тихую темную парадную звук работающего видения. На пороге стояла Свечка, худенькая и высокая, и от одного взора на мое зеленое осунувшееся лицо и огромные уши она просветлела:
– Тебе идет, уродец, – растянула она накрашенные кармином губы в змеиной улыбке.
Появление в убежище нежданной гостьи лишь укрепило смятение, завладевшее мной.
– Тебе бы пошло больше, – буркнула я, не настроенная на взаимный обмен колкостями и гадостями. – Ты теперь опять в команде?
– Нет, – она осклабилась еще шире, сверкнув белыми зубами. – Я здесь ради страховки.
Тайный смысл ее слов царапнул, и в голове тренькнул тревожный звоночек. Волнение стало совершенно непереносимым. Уши затряслись, как проклятые, выдавая внутренний надрыв.
Раненый Стриж, оказалось, тоже нагрянул в тайное убежище. Сейчас приятель развалился на диване и беспрестанно переключал каналы на мороке видения, отчего экран мерцал целой гаммой цветов, разрисовывая паркетный пол световыми пятнами.
– Привет, мужик, – парень оглянулся ко мне, но быстро отвел взор.
– Как ты себя чувствуешь? – вместо приветствия буркнула я, взвинченная до крайней истеричной точки.
– Походу дела, лучше, чем ты, – хмыкнул в ответ тот, больше не оборачиваясь.
Поразительно, как быстро на аггелах заживали раны! Стриж выглядел совершенно здоровым, будто не валялся в летаргическом сне всего два дня назад.
Из ванной комнаты вышел Док, обтиравший полотенцем мокрые руки, и от одного моего вида мгновенно застыл. На круглом бородатом лице появилось такой силы сожаленье, что мне тут же стало понятно – дела, по-настоящему, плохи.
– Здравствуй, Ведушка, – пролепетал он и тут же, сломя голову, бросился обратно, как будто у него неожиданно прихватило живот.
В студии собралась вся банда. Даже подумать страшно, что могло выманить их сюда. Сил терпеть и ждать важного разговора не осталось, и, оглянувшись к Ветрову старшему, я резко заявила:
– Поговорим прямо сейчас?
– Сначала выдохни, – отозвался бесцветно тот.
– И поешь, каторжников-то в Ратуше кормят тюрей, – подхватила Свечка, брызжа сарказмом, и добавила многозначительно: – а мы все-таки дорожим твоей жизнью.
Признаться, у меня так сильно сжимался желудок в ожидании подлости, что голод пропал, и от одной мысли о еде подступал тошнотворный комок.
– Свечка, – не выдержала я, больше не собираясь любезничать со стервой, – не прикуси язык, а то отравишься собственным ядом!
Хорошенькое лицо женщины застыло, темные глаза холодно блеснули, руки уперлись в худые бока.
– Так, ясно, – пробормотал Ратмир и, схватив меня за локоть, потащил через студию в отведенную мне маленькую спальню. Даже стало обидно, что он пресек нарождавшийся скандал, хотя бы пар перед «серьезным разговором» выпустила. Команда проводила нас тревожным выжидательным молчанием.
Ветров плотно закрыл дверь и, сунув руки в карманы, уставился на меня, изучая, как будто впервые видел.
– Может, поешь все-таки? – неожиданно спросил он.
– Да, наплевать на еду! – страстно выдохнула я, дрожа от тревоги. – Мы нашли браслет! Это же здорово! Мы победили…
– Я больше не занимаюсь этим делом, – спокойно перебил меня Ратмир, и на мгновение у меня пропал дар речи. Мы смотрели друг другу в глаза, и я не знала, что добавить к его заявлению.
– Это больше не мое задание, сегодня утром его передали другим, – пояснил Ветров, пожав плечами как будто в сожалении.
Он отвернулся, уставившись в огромное окно, в котором на пустынную улицу медленно опускалась темнота.
– Задание? – из груди вырывался испуганный смешок.
– Завтра браслет изымают из часов в твоей конторе. Для тебя тоже все закончится…
– Отлично, – мне казалось, что из-под ног выбили почву. – Значит, я больше не твое задание?
Боже, я произнесла это вслух?!
– Веда…? – Ратмир не посчитал нужным скрыть недоумение. Глаза пустые и холодные, а сам чужой и незнакомый, далекий. Сердце болезненно сжалось, во рту появилась горечь. Я отвела взор, не выдержала. Разочарование разъедало, и становилось страшно представить, какой пустой уже через несколько часов станет моя жизнь.
– Я думала, что мы теперь одна команда.
– Мы с тобой не команда, – мягко опроверг он, заставляя меня неуютно поежиться. – Ты хотела поучаствовать в приключении, я доставил тебе удовольствие. Теперь искренне раскаиваюсь в этом.
Казалось, что он совершенно бесстрастно, не торопясь, режет меня по живому.
– Утром сюда приедет человек, и он заберет тебя, – продолжил объяснять Ратмир новые правила игры.
– Что?! – по глупости мне все еще хотелось верить, что его слова сплошное вранье, этакая злая шутка. – Ты не можешь так поступить… – выпалила я в отчаянье, чувствуя, как перехватывает горло, и, запнувшись, добавила тише: – со мной! Твой Орден хочет избавиться от меня, убить! Ты сам говорил…
Безмолвие повисло в воздухе, тишина оглушила, и резкая фраза на языке аггелов, сорвавшаяся с губ Ратмира, прозвучала выстрелом. Похоже, в сердцах он хорошенько обругал меня, прежде чем, очень сдержано пояснил, словно втолковывал непонятливому ребенку:
– Я доверяю этому человеку. Он не даст тебя в обиду. Твоя безопасность для него на первом месте!
Сердце екнуло и громко заколотилось. Даже чудно делалось, мне-то казалось, что оно остановилось навсегда.
– Его имя Богдан Истомин? Так? – резко спросила я, но собеседник лишь пожал плечами:
– Ему передали поручение. Твой брат позаботится о тебе.
Каждая произнесенная реплика отдаляла Ратмира. Я могла представить, как он стремительно отступает в темноту, где его невозможно увидеть. Исчезает фигура, лицо, глаза. Он говорил, что мне придется уйти, и время пришло. Теперь он безжалостно гнал меня, вышвыривал жестоким чудовищно сильным тычком. В отчаянье захотелось рвать на голове волосы.
– Богдан преследовал меня и хотел убить! – наконец, произнесла я, вытаскивая из рукава последний козырь. – Он знал, что я шла к нему в квартиру, и устроил засаду. Ты сам вытащил меня из-под боевых шаров…
– Ты не права, – оборвал поток слов Ратмир и пожал плечами, словно не верил ни единому слову.
Я больше не являлась его заданием, а, значит, и спорить со мной смысла не было. От простой истины вспыхнула огоньком злость и, к счастью, вытеснила остальные чувства.
– Будь, по-твоему, – процедила я, сквозь зубы, и, подскочив к двери, распахнула ее. Трое, остававшиеся в студии, мгновенно обернулись к нам. Стриж, оказалось, отключил звук у работающего видения, стараясь подслушать подробности разговора, и теперь смог насладиться коротким финалом в полной мере.
