Побеждаю и сдаюсь (СИ) - Анастасия Разумовская
Королева обернулась к сыну. Под её медовыми глазами пролегли тени.
— Ты же понимаешь, что это невозможно, — упавшим голосом возразила она. — Слишком давно и слишком глубоко заговор пустил корни… Подумать только! Четыре года… четыре года назад Альдо всерьёз планировал меня отравить! Уль, я так устала от всего этого…
Она закрыла лицо ладонями. «Не потому ли Эйд уезжает сегодня? Он, наверное, тоже устал… Раньше именно он нёс на себе все эти вопросы следствия, заговоров и казней…».
Наследник подошёл, обнял левой рукой мать за плечи, по-взрослому притянул к себе.
— Понимаю, — шепнул, — я тоже в шоке… Всегда считал его… ну если не другом, то хотя бы приятелем. Но и помиловать нельзя — мы сейчас безумно уязвимы. Нет больше магических клятв, которые защищают трон от подобного. Ты же понимаешь: помилуешь одного заговорщика, и это воодушевит десяток. Суровая кара одного удержит других хранителей от подобных мыслей. Иногда жестокость милосерднее жалости. Может поедешь с Эйдом? Нет, я не имею ввиду, что ты оставишь трон, не подумай. Ты знаешь мою позицию. Но — просто отдохнёшь? На месяц-другой? Оставишь это дело на меня. М-м? Я справлюсь.
«Наверное, я и правда не справляюсь, — вдруг подумала Леолия. — Вся эта жестокость и человеческая подлость… За эти тридцать лет я так и не смогла к ней привыкнуть… Я не смогу смотреть, как Альдо отрубают голову. Даже будь он трижды виновен. Всё-таки Эйд берёг меня от всей этой грязи… Эйд…».
Утром, когда она сказала мужу, что всё-таки останется в Шуге, Медведь едва ли не на глазах постарел. Кивнул и ушёл варить кашу для Астреи. И как-то невольно Леолия представила, как бы он обрадовался, если бы…
«Оставшись, я предаю его…» — в тысячный раз подумала она.
— Ты ещё молод, — заметила она. — Тебе будет тяжело…
— Мам, я — мужик, — хмыкнул Ульвар. — Мне двадцать четыре года, я водил медведцев в смертную атаку, и, клянусь, одну казнь я как-нибудь переживу. Ну или парочку.
Она обернулась и заглянула в его небесно-голубые глаза. «Он действительно совсем взрослый, — осознала неожиданно. — Просто бреется… Богиня, он уже бреется! И… он ростом едва ли уступает отцу… Нет, уступает, конечно, но…».
— Мам, — мягко заметил наследник, — я хочу, чтобы ты была королевой. Честно. Но позволь всю грязную работу делать мне, как раньше её делал отец. Я всё решу. С Советом щитов, с герцогиней Ювиной, со всем этим мутным, грязным делом. Это не та тяжесть, которую должна нести ты. По крайней мере, я не хочу этого. Я хочу, чтобы ты была счастлива.
Леолия нежно коснулась его щеки, вглядываясь в родное лицо младшего сына. Выдохнула и улыбнулась. Внезапно она приняла решение, но, приняв его, поняла, что хотела этого давно.
— Хорошо, — кивнула, — Спасибо. Только знаешь… Мы поступим иначе.
Она прошла к столу, опустилась в кресло и быстрым, размашистым почерком уверенно написала текст на гербовой бумаге. Расписалась. Затем капнула воском и приложила печать.
— Отец действительно нёс на себе всю грязь и тяжесть власти, — кивнула Ульвару, протягивая ему документ. — Это был его выбор, и ты знаешь, почему. Но от тебя я такой жертвы не приму. Кто рубит мечом, тот его и точит.
И улыбнулась, внезапно став такой юной и радостной, что её радость отразилась в глазах принца. А может это был свет солнца, вставшего, наконец, над садом.
Ульвар бегло просмотрел документ. С изумлением взглянул на мать.
— Ты отрекаешься от престола? — переспросил недоверчиво. — Почему?
— Ты стал совсем взрослым, — с нежностью заметила она. — Я даже не заметила, как ты вырос… Вы с Яром вполне способны управлять королевством. Береги брата, он — единственный, на кого здесь можно положиться. Прости, что оставляю тебя одного в такое время… Но время всегда — такое.
Леолия подошла, привстала на цыпочки. Принц наклонился, и королева нежно поцеловала его в лоб.
— А ты?
— Надеюсь, Эйд ещё не уехал… Он обещал мне показать великое озеро Эйс.
Ульвар обнял мать.
— Всё будет хорошо, — шепнул ей. — Я справлюсь. Думаю, ты вполне заслужила отдых после тридцати лет тяжкого бремени власти. А пока посмотри великое озеро Эйс. Оно поразительно. Огромное, как море. Вода такая прозрачная, что видны камушки на дне, до которого никто не может добраться. И горы отражаются в неподвижной воде. Может показаться, что там такой же мир, как наш. Ты всегда можешь вернуться к власти, если захочешь.
— Не думаю, что захочу вернуться. Никогда не хотела королевской власти, знаешь ли… Но кто бы меня спрашивал?
— Я прослежу за Малой Берлогой, — пообещал Ульвар. — Она всегда будет готова к вашему визиту. И за Отамой с малышкой. А когда потеплеет, отправлю её к вам.
Леолия поморщилась.
— Мне кажется, эта девушка поедет с нами…
Сын удивлённо посмотрел на неё.
— По такой распутице? С младенцем? Мам, ну ты чего? Непременно по дороге с ребёнком что-нибудь случится. Оставьте её на меня. Если я её замуж не выдам, то пришлю через пару месяцев.
Королева хмыкнула.
— Ты прав. Прости, что взваливаю это всё на тебя. И да… Не обязательно же казнить… Можно, например, в бессрочное заключение… Впрочем, я устала обо всём этом думать.
Ульвар кивнул.
— Можно. Я разберусь.
Они ещё раз обнялись, и бывшая королева вышла из кабинета. Ей предстояло разослать письма об отречении оставшимся хранителям и успеть вернуться к мужу, пока тот не уехал… Королева сбежала вниз по лестнице, удивляясь непривычной лёгкости своего шага.
Леолия оказалась права: Эйд обрадовался. Судорожно прижал её к себе, как будто боялся потерять навсегда. И женщина ощутила такое давнее, такое забытое счастье, какого не помнила с того момента, как чайка от Ларана влетела в окно. И чувство вины: не донесла до конца иго правления.
— Знаешь, — призналась она мужу, когда они уже ехали в карете по Северной дороге, — где-то в глубине души мне кажется, что ты меня осуждаешь. Ты ведь всегда шёл до конца…
— Не всегда, — тихо ответил тот, — и часто, дойдя до конца, жалел, что дошёл. Иногда для того, чтобы сойти с пути, нужна мудрость большая, чем для того, чтобы продолжать путь.
Лео вздохнула и прижалась к нему, чувствуя себя снова семнадцатилетней.
* * *
Ульвар сидел на подоконнике и смотрел на отречение от престола, лежавшее на столе. Он так долго этого добивался! И сейчас, когда мать, наконец, сделала нужный шаг, ему не верилось, что всё вышло так просто. Хотя Уль знал: не просто. Очень непросто. Кажущаяся простота стала результатом многолетних интриг, грандиозных по дерзости шагов и тонкого расчёта, помноженного на превосходное знание близких людей.
— Спасибо, мам, — прошептал он и с удивлением увидел, что его пальцы дрожат. — Спасибо, что не встала на моём пути. Я бы очень расстроился, если бы понадобились более жёсткие меры.
Он закрыл глаза и глубоко выдохнул. Сегодня можно отдохнуть. Завтра надо будет закрыть вопрос с Отамой и отправляться в Шёлковый щит. Пришло время спасать Джайри. Ульвар чувствовал усиливающуюся тревогу при мысли о ней.
Наследник, а, вернее сказать, отныне король, пусть и не коронованный пока, вытащил из кармана письмо герцогини Ювины. В нём хранительница Южного щита в очень деликатных выражениях писала, что Альдо оболгали, что он не виновен, и просила королевского правосудия. Ульвар уже ответил на послание герцогини сердечными и печальными обещаниями во всём разобраться.
Вот только…
Это всё ни на что не повлияет. Неважно, виноват лорд Рандвальд или нет. Уж кто-кто, а Ульвар точно знает, что Альдо никакой не заговорщик. Ну и что с того?
Ульвар жалел Ювину — герцогиня была доброй и хорошей женщиной, лично ему не причинившей зла. Да и вообще вряд ли причинившей зло кому-либо. Насколько, конечно, власть герцога давала такие возможности. У принца вообще было доброе сердце способное сострадать… Но всё это не играло никакой роли.
Справедливость вообще понятие эфемерное. Ты хочешь есть, и кухарка режет сворачивает горло курице, которая и вовсе не мыслила когда-либо причинить тебе зло и просто грелась на солнышке и клевала зерно.
— Мир жесток и несправедлив, — прошептал Ульвар. — И порой для того, чтобы стать справедливейшим и добрым королём, сначала нужно пролить реки крови…
Но… Джайри. Сейчас это было важнее всего остального. Всё остальное — подождёт. Теперь — подождёт.
Кроме Отамы, конечно.
* *
