Западня - Ева Гончар
Как будто можно держаться ещё крепче, чем держится он! В следующие полчаса Многоликому пришлось вспомнить, что горностаи совсем не приспособлены для полётов: его мутило, в голове было темно, лапы и хвост свело судорогой. Ужасно хотелось узнать, далеко ли ещё до цели, но о том, чтобы высунуть морду из-под шарфа, нельзя было и помыслить. Эрика то поднималась, то снижалась, один раз даже полетела назад — должно быть, её всё время сдувало с курса.
А потом ветер стих — так же внезапно, как и начался. Летунья шумно выдохнула:
— Ущелье! — и устремилась вниз.
Теперь она летела очень медленно, должно быть, осматривалась по сторонам. Горностай фыркнул и легонько прикусил её шею, намекая, что неплохо бы и ему дать возможность выглянуть наружу. Девушка поняла намёк и распустила шарф.
Лунный свет в ущелье не проникал, и небо совсем потемнело, должно быть, его затянули тучи. Но, как и предполагал Многоликий, магия светилась здесь повсюду. Этот ненастоящий, сомнамбулический свет не озарял ничего вокруг, он был как будто сам по себе — бледно-голубые полосы и круги выплывали из мрака и снова пропадали в нём, и невозможно было понять, светятся ли это пещеры, или расселины в скалах, или же сами скалы, заряженные магической энергией. Фонарика в руке Принцессы хватало только на то, чтобы можно было различить сугробы внизу и валуны, иногда проступающие из-под них. Эрика огорчённо проговорила:
— Ничего не видно. Сейчас найду, где приземлиться — и подумаем, как нам быть.
Многоликий забеспокоился: ему почудилось, что голос её дрожит.
Для приземления она выбрала базальтовый уступ, почему-то почти совсем не заснеженный. От него поднималась вверх гладкая отвесная скала, верхний край которой терялся на фоне ночного неба. Принцесса, краем юбки сметая снег, опустилась на чуть припорошенные чёрные камни, и устало позвала:
— Феликс!
Он, не мешкая, вернул себе человеческий облик.
— М-не к-кажется, д-до утра м-мы не н-найдём нужное м-место… — заикаясь, сказала девушка. — Не стоит д-даже п-пытаться.
Да, она дрожала! И рука с фонариком дрожала тоже — слабый жёлтый луч беспорядочно и беспомощно метался по камням.
— Вы замёрзли, — сквозь зубы проговорил Феликс, чья злость на самого себя достигла в этот миг апогея: «Злыдни болотные, и зачем только я позволил ей сюда лететь?!»
Эрика попыталась улыбнуться:
— Н-немного.
Многоликий аккуратно забрал фонарик и осветил её лицо. Так и есть, кончик носа побелел, и на щеках — широкие белые пятна… что ещё она успела себе обморозить?! Он задохнулся от стыда:
— Ваше высочество, я болван! Нам следовало добираться сюда другим способом, я должен был убедить вас не торопиться…
— Это н-неважно. Г-главное, мы здесь, — кротко ответила она. — Т-только я н-не знаю, что т-теперь д-делать. А в-вы?
А он сейчас вообще не думал про Наследство. Перепуганный, он придвинулся к ней, чтобы согреть дыханием обмороженную кожу. Глядя на него широко распахнутыми потемневшими глазами, Эрика повернула голову… совсем чуть-чуть повернула, но этого хватило, чтобы её холодные губы встретились с его горячими губами. Феликс отпрянул — она потянулась за ним, целуя его с настойчивой и неумелой искренностью, которой невозможно было противостоять. «Будь что будет!» — решился он, свободной рукой прижал к себе Принцессу и ответил на поцелуй.
Мир исчез, не было в нём больше ни холода и снега, ни ночного ущелья и неприступных скал, ни древней волшебной игрушки, где-то в скалах спрятанной. Остались только двое, что без всяких слов объяснялись друг другу в любви, и общее на двоих дыхание, и пришедшее вдруг понимание, что никогда больше они не сумеют быть врозь.
Оторвавшись друг от друга, Принцесса и Многоликий еле вспомнили, зачем и каким образом сюда попали. Они бы не удивились, если бы обнаружили, что в ущелье наступила весна и вокруг них расцвёл райский сад. Но всё, конечно, было по-прежнему. С одним-единственным исключением: в нависавшей над ними скале, которая только что — целую вечность назад! — была однотонной и ровной, появилась полукруглая дверь чуть ниже человеческого роста.
— Я понял, — восторженно прошептал Феликс, — Сиятельная Ирсоль оставила свой Инструмент не вам и мне…
— Она оставила его нам с вами вместе, — подхватила Эрика и вздохнула так сладко, что ему понадобилась вся его выдержка, чтобы не накинуться на неё с новыми поцелуями.
Дверь отворилась без усилий. За ней оказался сводчатый коридор с волшебными светильниками — таких светильников давным-давно не осталось нигде в мире, а здесь они, как новые, сияли тёплым золотистым светом. И дышалось тут легко, словно извне постоянно поступал свежий воздух. Принцесса и оборотень, жадно обнимавший её за плечи, миновали коридор и оказались в круглом помещении с помостом посередине. А на помосте, источая могучие волны чистейшей древней магии, стоял предмет, который вряд ли кто-нибудь ожидал здесь увидеть.
— Смотрите-ка, ваше высочество: инструмент! — удивлённо констатировал Феликс.
Эрика ещё не вполне пришла в себя, колени у неё подгибались, ярко-синий взор затуманился. Лицо её раскраснелось; к большому облегчению Многоликого, признаков обморожения на нём уже не было. Она растерянно посмотрела на своего возлюбленного, потом — на предмет на помосте, потом снова на Феликса, и, наконец, сообразила, что он имеет в виду:
— В самом деле, инструмент.
— Клавесин?
— Нет… по-моему, клавикорд. У клавесина должна быть другая форма.
Небольшой клавишный инструмент из красного дерева с изысканной цветочной резьбой на всех поверхностях тоже выглядел совершенно новым. Принцесса очень осторожно подняла крышку, коснулась кончиками пальцев драгоценных клавиш из слоновой кости…
И вдруг снаружи, из-за неплотно закрытой двери, раздались какие-то невнятные звуки. Наследники Ирсоль, вздрогнув, обернулись на шум, но не успели даже сдвинуться с места — в помещение ворвались «серо-красные». Эрику безо всяких церемоний взяли за локти и оттеснили к стене, на несколько секунд она потеряла из виду Многоликого. Раздался оглушительный рык, произошла сумятица, затем стражники расступились, и стало видно, что на полу, спелёнутый мелкоячеистой заколдованной сетью, тяжело дышит огромный чёрный зверь. Его королевское величество Скагер Первый, собственной персоной, выбрался из-за спин стражников и устремился к клавикорду. Откуда-то сбоку раздался голос Манганы, исполненный скрипучего торжества:
— А кто-то ещё сомневался, сработает ли мой безупречный план!
Глава девятая,
в которой Принцесса снова много плачет,
узнаёт то, чего предпочла бы не знать,
и делает то, чего предпочла бы не делать,
а Многоликий умоляет её забыть о нём навсегда
и выйти замуж за принца Акселя
Всё было серое: крашеные стены и потолок, металлическая спинка
