Западня - Ева Гончар
— Книга! — вскинулся он.
— Книга, — затрепетав, согласилась она.
Чуть не стукнувшись лбами, они склонились над раскрытым «Путеводителем» и увидели, как на желтоватых, но совершенно не истлевших страницах проступают новые буквы: «Дети мои! Приветствую вас и радуюсь нашей встрече, ясно видимой мною через столетия».
— «Дети мои», — многозначительно повторила Эрика.
— Всё верно, потомки Ирсоль — мы оба, — подхватил Феликс.
Так и оказалось: «Наш род даст миру многих чудодеев и волшебников, но вы — последние из рода, кого глаза мои различают сквозь толщу времени», — гласило следующее предложение.
Многоликий настороженно уточнил:
— Она имеет в виду, что нами её род закончится?
— Не думаю… тогда бы она использовала другую форму слова «последний». Она имеет в виду, что не способна глубже проникать в будущее, — пояснила Принцесса.
Она читала медленно, с трудом продираясь сквозь тяжеловесный средневековый стиль. Феликс слушал, затаив дыхание. Исконный континентальный никогда не был принцессиным коньком, и поначалу она боялась, что не сможет понять половину написанного — незнакомых слов было слишком много. Но слова эти чудесным образом сами подсказывали ей своё значение, и смысл послания из прошлого раскрывался во всей полноте.
Премудрая Ирсоль всё знала наперёд. Знала, что мир, в её времена сотканный из чудес, постепенно утратит магию. Одарённые дети станут рождаться всё реже. Сначала это будет не так заметно: многие из родившихся обычными людьми получат магические способности от Серафимов. Но потом исчезнут и Серафимы, человечество привыкнет жить без защитников и помощников. Одарённых же станет так мало, что им придётся скрывать свой Дар, чтобы он не был ни украден, ни использован во зло — «Сердце моё становится сосудом боли и печали, когда я вижу, что за судьба ожидает в грядущем таких, как вы».
Знала Ирсоль и то, что огромная и прекрасная страна, которой она благополучно правила, заботясь, чтобы каждый подданный получал всё, чего он достоин, несколько веков спустя распадётся на дюжину маленьких стран, разорванная человеческими властолюбием и алчностью. Наступит время, когда властолюбие и алчность будут управлять миром, и свободными в нём останутся одни лишь знатные и богатые люди. «Да и то не все», — добавила про себя Эрика.
В третьем с конца абзаце было сказано: «С прискорбием понимаю, что всех моих сил не хватит на то, чтобы спасти целый мир, погрязший в несправедливости и лжи. Однако мне по силам сделать счастливей и совершенней хотя бы малую его часть. Пусть Инструмент, который я вам вручаю, послужит на благо и вам, и миру. Дети мои, я вижу и верю, что моей надежды вы не обманете, залогом мне служат светлый ум и доброе сердце каждого из вас».
— Осталось совсем немного, — заметил Феликс. — Надеюсь, нам объяснят, что он такое, этот Инструмент, и как им пользоваться…
— Надеюсь, мы хотя бы узнаем, где он спрятан, — пробормотала Принцесса, бегло просматривая текст в поисках топонимов; никаких карт и планов в книге не было, хоть её и назвали «Путеводителем».
Но два последних абзаца, увы, ни на один из вопросов ответа не дали, наоборот, повлекли за собой вопросы новые.
«О, как хотела бы я распахнуть врата, благословляя вас: идите, дети мои, и возьмите то, что вам завещано! — писала пра-пра-пра-прабабка. — Но, проникая взором в грядущее, я вижу лишь яркие куски, выхваченные из мрака. Могу ли я быть уверенной, что злые люди не войдут в мои врата раньше, чем вы? А посему, не врата, но узкий и тайный лаз откроется вам, когда вы придёте к нему вместе. Всем тем, что нужно, дабы его отыскать и воспользоваться им, вы уже владеете».
Наследники озадаченно посмотрели друг на друга: «Что значит, уже владеем?» Многоликий вздохнул:
— Дочитывайте, ваше высочество. И будем разгадывать шараду.
«Грядущее изменчиво, известно ли вам об этом? Ныне взору моему доступна лишь самая широкая из дорог. Судьба не ищет окольных троп, но иным из троп самим суждено стать дорогами. Если вы, дети мои, живёте покойно и счастливо, с радостью в сердце и достатком в доме, посмею ли я вас тревожить? Сожгите моё послание, забудьте о нём, если страшитесь потерь, ибо тот, кто стремится получить многое, рискует многое потерять», — закончила Принцесса.
Боковой край страницы был странно неровным, как будто оборванным.
— По-моему, нас предупреждают об опасности, — помолчав, сказал Феликс.
— Мне тоже так показалось. «Кто стремится получить многое, рискует многое потерять…»
Он встал и, не глядя на неё, принялся мерить шагами комнату, на лбу у него проступила суровая вертикальная морщина. Эрика растерянно за ним наблюдала. Предостережение Ирсоль нисколько её не напугало, но у Многоликого, похоже, было другое мнение. Подождав, она решилась заговорить:
— Но, Феликс, ведь мы не живём «покойно и счастливо». Вам придётся бежать с Континента, Мангана и мой отец охотятся на вас. У меня всё наперекосяк, я совсем не хочу возвращаться в Замок…
Он резко остановился и посмотрел ей в глаза:
— Ваше высочество, нет! Вы наследница. Вам есть, что терять. Как только раскроется заговор, вы вернётесь к своей обычной жизни, и…
— Но я не хочу к ней возвращаться! — всплеснула руками Эрика.
— Вы просто обижены на Короля. Это пройдёт, ваше высочество. Вы не должны рисковать ради какого-то магического артефакта, про который нам даже не известно, зачем он нужен…
Принцесса робко улыбнулась:
— Как зачем? «Сделать счастливей и совершенней хотя бы малую часть мира».
— Вы не должны рисковать, — упрямо повторил Многоликий.
— Феликс… вы что, боитесь?
— Да, я боюсь. За вас! — рассердился он. — Мне-то, и правда, терять особо нечего… Но вы! Завещанию Ирсоль место в печке. А мы с вами сегодня же отправимся в Империю, в один тихий уголок на побережье. Госпожа Аржни, хорошая и добрая женщина, держит там виноградники. Вы поживёте у неё до тех пор, пока всё не утрясётся.
— А вы?..
— А я иногда буду вас навещать, чтобы держать в курсе дела и самому знать, что вы ни в чём не нуждаетесь.
«Так и есть, он не чает от меня избавиться, — горько подумала Эрика. — А мне-то зачем тогда этот дурацкий Инструмент Свободы?..» Еле удерживая лицо, она начала:
— Пусть будет так, как вы решили… — но с её собеседника вдруг слетела давешняя маска отчуждённости, и увиденное за ней заставило девушку произнести совсем не те слова, что собиралась: — Нет, постойте! Признайтесь честно, вы действительно этого хотите? Оставить меня одну у госпожи Аржни?
Он застыл, пожирая её глазами, и только грудь его высоко вздымалась, а кулаки были крепко сжаты, выдавая волнение.
— Ну же, Феликс! Хотите?
— Не
