Подъем, спящая красавица! (СИ) - Анастасия Разумовская
— Вернёмся к вашему отцу, — предложил он.
— Вот и возвращайтесь, если пожелаете. Он умер много лет назад.
Похоже, целовать меня никто не собирается. Это было как-то… ну… обидно. Я решительно вырвала руки. Как, ну как он так может? Холодный, словно кусок скалы. Как будто он не… как будто мы не…
— Я больше ничего не скажу. Можете звать свою королеву. Пусть превращает меня в статую или во что там ещё у вас превращают? У вас прекрасный вкус, Румпельштильцхен. Ваша Илиана — само совершенство и идеал.
Отвернувшись, я поднялась и отошла к книжному шкафу, сделав вид, что выбираю книгу. Ничего больше не скажу! Конечно, я не дура, я понимаю, что так нельзя разговаривать с лейтенантом королевской гвардии и тёмным магом по совместительству, но сердце плакало, а слёзы всё же вырвались из глаз. Потому что… вот прямо тут, вот здесь… И стало так безразлично, что он со мной сделает.
— Откуда вам известно моё имя? Я ведь вам не представился.
Беззвучно глотая слёзы, отвратительные из-за вкуса белил, я провела пальцем по корешку толстой книги.
— Вас представила ваша любовница, — фыркнула зло.
— Она назвала меня Румпелем, — шепнул голос над моим ухом. — Откуда вам известно моё полное имя?
— Отгадала.
Как он подходит-то так неслышно?
— Повернитесь. Я хочу увидеть ваше лицо.
— Нет, — прошипела я.
Ещё чего не хватало! Ни один мужчина никогда не увидит, как я плачу. Тем более — этот.
Румпель вздохнул, осторожно взял меня за плечи, развернул, мягко поднял лицо за подбородок. Я дёрнулась, пытаясь высвободиться. Не получилось.
— Сколько тебе лет, девочка?
— Восемнадцать.
— Уезжай. Прямо сейчас. Так далеко, как сможешь.
Я ударила его по руке снизу-вверх, вскинула голову.
— Сама разберусь! Вы мне не отец, не муж и не… У меня свои мозги есть.
— Судя по тому, что ты отдалась первому встречному, с мозгами у тебя всё сложно.
— Так и вы легли со мной! — запальчиво возразила я. — А что по этому поводу скажет милейшая Илиана? Как вы думаете, ей очень понравится, что её любовник спит со всеми подряд?
И замолчала. Пречистая, что я несу!
А потом до меня дошло: он… он меня узнал? Но… Румпель со свистом выдохнул сквозь зубы. Подул на моё лицо. Белила и румяна взметнулись облачком, я едва успела зажмуриться.
— Так и думал, — прошептал он задумчиво. — Кто ты, Шиповничек?
— Невеста маркиза де Карабаса.
Я открыла глаза и совсем рядом увидела его лицо. И чуть поблёскивающие глаза, и вот эту морщинку в уголке рта, и тёмную стриженую щетину, и… губы. Тёмные, выгнутые, точно лук… Привстала на цыпочки и поцеловала, обвив руками шею мужчины и закрыв глаза.
Неожиданно Румпель ответил. Осторожно, словно пробуя. Притянул меня к себе. А потом выпустил и шагнул назад:
— Уезжай. Я дам тебе экипаж…
— Нет, — я шагнула к нему, уцепилась за его руки. — Я не поеду. Тебя же тянет ко мне, неужели ты не видишь? И тогда… вчера тебя тоже ко мне тянуло. Ко мне, не к Илиане. Да, мы похожи, но ты же не мог бы перепутать двух женщин, разве нет? Невозможно перепутать любимую женщину с…
— Какой мужчина откажется от дополнительного блюда?
Я топнула ногой:
— Не лги! Твоя Илиана отвратительна. Она… она хотела убить девяносто шесть человек! Какая из неё королева? Она уничтожит весь мир, даже не моргнув. Она — тьма, а я — нет. Я же лучше, Румпель! Почему ты — с ней?
Он хотел что-то сказать, и я внутренне сжалась, предчувствуя, что услышу нечто крайне неприятное, но мужчина заглянул в мои глаза и передумал.
— Шиповничек, — сказал до странности мягким голосом, — хотел бы я сам знать ответы на твои вопросы. Что есть любовь? А что — добро и зло? Ты говоришь: Илиана — зла, а ты добра. Возможно. Но ты не шла её путём, и не топтала её башмаки…
— Причём тут обувь? — процедила я.
— Это образно. Человек — это хаос, смятение души, чувств и мыслей. Мы идём и сами не знаем куда…
— Я — знаю.
Он усмехнулся, отпустил меня, снова вернулся к окну:
— Мы вечно колеблемся между добром и злом, мечемся, словно обезумевшая форель, выбирая то святость, то порок. То жертвуем собой, то безжалостно попираем других. Что есть человек?
— Но Илиана — зло!
— Сейчас? Да. Однако, человек всегда больше, чем здесь и сейчас. Она не всегда была такой. Когда-то это была маленькая, насмерть перепуганная девочка. Девочка, которую поставили перед выбором: выйти замуж за мальчика, который её ненавидел, или сгнить в темнице. То зло, которое её переполняет, это страх. Всё тот же страх одинокой беззащитной девочки. И, может быть, однажды Илиана это поймёт.
Я решительно подошла к нему и потянула за рукав:
— Но я-то лучше! Я — не маленькая перепуганная девочка. Я — добрая и взрослая, и…
Он обернулся.
— А я — нет. Я не добр. Что не мешает мне иногда жалеть маленьких глупых девочек. Поэтому — уезжай. Сегодня я тебя отпущу. Но помни: я — тёмный слуга тёмной Владычицы. И если она мне прикажет, я тебя поймаю и выдам ей. Несмотря на то, что вот тут между нами произошло, если ты вдруг как-то рассчитывала на мою снисходительность. И пальцем не пошевелю, когда королева будет с тобой расправляться. Так что — пользуйся моей минутной добротой, пташка.
— Но — почему? — прошептала я, не сводя с него глаз.
Румпель приподнял бровь:
— Что «почему»?
— Почему ты ей служишь?
— Потому что хочу. Потому что это мой выбор. И ты сможешь это осмыслить, сидя в темнице, если не уедешь сегодня. Сейчас.
Потому что заколдован… Например. Он не может любить Илиану, это исключено. Я опустила глаза, повертела кончик витого пояска.
— Хорошо, — шепнула тихо. — Я уеду… Но что ты будешь делать, если я забеременела? А вдруг я жду от тебя ребёнка?
Мужчина рассмеялся. Глухо и как-то зло:
— Это невозможно, девочка.
— Ты бесплоден? — полюбопытствовала я.
— Да.
Он солгал. Я поняла это по секундной паузе, понадобившейся ему, чтобы принять решение. Зачем он лжёт?
— Поцелуй меня. В последний раз. И я уеду.
Румпель колебался. Я закрыла глаза, ожидая.
— Зачем?
За дверью. Я пустила слезинку. Одну. Это оказалось несложно.
— Просто… я… Ты ведь стал моим первым мужчиной, и я…
Да. Так. Прозвучало очень мило и сентиментально. Я не стала договаривать мысль (да и не надо было, и так хорошо). Ну давай, Румпель! Перед тобой милая, невинная барышня, отдавшая тебе самое дорогое, что
