Месть за моего врага - Алексин Фарол Фоллмут
— Если ты поможешь нам, Галина, — промурлыкала Яга, — возможно, что-то с этим можно будет сделать.
Галя, милая Галя, подержи меня за руку.
— Просто скажи, что тебе нужно, — сразу ответила Галина. Мать кивнула и, развернувшись, распахнула дверь в свою комнату, приглашая дочь войти.
Aкт IV: Будь только моей
Ромео, как мне жаль, что ты Ромео!
Отринь отца да имя измени,
А если нет, меня женою сделай,
Чтоб Капулетти больше мне не быть.
(отрывок из трагедии «Ромео и Джульетта»
в переводе Б. Пастернака)
IV. 1
(Во тьме)
Дмитрий Фёдоров был солнцем, луной и звёздами. Его мать шептала это ему, когда он был мальчиком: «Дима, ты — солнце, луна и звёзды». Она имела в виду, что он был её вселенной, и, возможно, так оно и было. Её мир был очень маленьким.
Маша сказала ему что-то похожее, когда ему было пятнадцать, но уже в шутку: «Дима, ты — солнце, луна и звёзды», — бросила она своим преступно равнодушным тоном, — «ты никогда не оглядываешься, чтобы понять, что мир вокруг тебя живёт, движется и существует вне и вопреки тебе».
Теперь Дмитрий Фёдоров снова был солнцем, луной и звёздами.
Мёртвой, сияющий точкой в космосе.
Дмитрий и Роман хоронили своего брата Льва во тьме. Ирония новолуний — и, по сути, всех начинаний — в том, что они всегда начинаются с полной темноты. Без малейшего светила в помощь. Без обещания будущего.
Роман пришёл к Дмитрию и рассказал ему, что произошло. Оба были мертвы — Лев и Александра, Саша, младшая из ведьм Антоновых. Её тело уже забрали.
— Наверняка, — сказал Роман, — это сделал Иван.
Дмитрий ничего не сказал. Он не спросил, что произошло. Он ничего не сказал о сердце, спрятанном в маленьком флаконе на кожаном шнурке у себя на шее. Он ничего не сказал ни о сердце Маши Антоновой, ни о своём собственном.
Дмитрий и Роман похоронили Льва во тьме и молчании. Затем Роман выпрямился, прочистил горло и заговорил:
— Бридж сказал мне, что наш договор выполнен.
«Это твоя вина», — так и не произнес Дмитрий.
— Хорошо, — был его единственный ответ.
— Ты ненавидишь меня, — предположил Роман.
Да, конечно. Конечно, ненавижу. Разве ты не понимаешь, чего ты меня лишил?
— Нет, — ответил он. — Я не ненавижу тебя.
— Я никогда не хотел, чтобы это произошло, Дима, — сказал Роман.
Никто никогда не получает того, что хочет, Рома. Мне это известно лучше, чем кому-либо.
— Знаю, — ответил Дмитрий.
— Папа, — осторожно начал Роман, — он хочет, чтобы мы…
Дмитрий закрыл глаза.
— Это может подождать, — поспешно добавил Роман.
«Да», — подумал Дмитрий, — «желания Кощея могут подождать. Могут подождать вечность. Могут подождать, пока гнев в моих жилах не утихнет — если это вообще когда-нибудь произойдёт. Кощей может подождать, пока не угаснет моя ненависть, если она вообще угаснет. Он может подождать завтра, и послезавтра, и каждый новый день. Пусть стучится в мою дверь, пусть умоляет, и посмотрим, отвечу ли я ему. Кощей вне смерти, вне жизни, без совести. Впервые, Кощей может подождать, когда я решу, что готов что-то для него сделать».
— Проследи за ним, — сказал Дмитрий. — Что бы это ни было. Чего бы он ни хотел.
Лоб Романа нахмурился.
— Дима, — начал он.
«Кощей умирает, знаешь ли», — не произнес вслух Дмитрий. — «Кощей является Бессмертным только до тех пор, пока не перестанет быть таковым».
— Мне нужно кое-что сделать, — сказал Дмитрий вместо этого, и Роман, вероятно, понял, что что-то было не так. Возможно, Роман гадал, как заставить брата — вселенную (солнце, луну и звёзды) — заговорить, но, возможно, он уже понял, что больше не имеет права знать мысли Дмитрия.
Он его отпустил. И, похоронив своего брата Льва, Дмитрий отправился к единственному, с которым мог бы встретиться. К единственному человеку, на которого мог смотреть без отвращения.
— О, — сказал Бринмор Аттауэй, открыв дверь.
Дмитрий схватил Бриджа за горло, и под его пальцами пробежали мелкие искры силы.
— О, — повторил Бринмор Аттауэй, на этот раз менее внятно.
Свет в апартаментах Бриджа был слишком тусклым для Дмитрия, который только что похоронил брата во тьме. Он отпустил Брина, почти швырнув его на пол, и повернулся к двери, с грохотом захлопнув её. Когда задвижка щёлкнула, Дмитрий замер в ожидании. Может, фейри его убьёт? Воткнёт клинок в сердце со спины?
Кощей часто говорил о том, как опасно встречаться с фэйри. Истории варьировались в зависимости от места, но общий урок всегда был один: покажи фэйри свою спину, и он с удовольствием вставит тебе нож между лопаток, если только ему нет выгоды от тебя.
Итак, когда Дмитрий понял, что всё ещё жив, он догадался, что Бридж всё ещё проявляет к нему интерес.
— Я сказал Роме, что наш договор завершён, — спокойно произнёс Брин. — Так что ты здесь либо ради моей компании, либо…
— Маша Антонова не мертва, — перебил Дмитрий.
Бровь Брина изогнулась с любопытством.
— И как же ты узнал это?
Дмитрий почувствовал, как сердце Маши забилось в унисон с его собственным.
— Я просто знаю.
— Ах, вы, колдовской мистический род, — воскликнул Брин одобрительно. — Какое у вас, Дмитрий Фёдоров, отношение к Маше Антоновой?
«Она — вся моя душа», — не произнес Дмитрий вслух.
— Мы знали друг друга когда-то.
— Что, близко? — спросил Брин.
Вопрос прозвучал так, будто был задан специально, чтобы причинить боль.
— Она не мертва, — снова сказал Дмитрий.
— И? — Брин подался вперёд, словно сам держал в руках все нити разговора. — Я действительно не понимаю, какое отношение это имеет ко мне.
Но Брин уже сделал множество выводов, знал Дмитрий. Он знал, что Дмитрий пришёл к нему не просто так. Он знал, что связь Дмитрия с Машей значила нечто большее, чем «ничего». Это уже было опасной информацией, попавшей в жадные руки фейри.
— Знаешь, в царстве мёртвых про Машу Антонову ходит интересная молва, — продолжил Брин, указывая Дмитрию на место напротив. Тот сел, настороженно. — Я, конечно, стараюсь не слушать сплетни, но порой это проще сказать, чем сделать. Избежать их не всегда выходит.
Дмитрий ничего не ответил.
— Говорят, ей чего-то не хватает, — беззаботно продолжил Брин, будто Дмитрий не сидел в ледяном молчании. — Частички самой себя, можно сказать. Обычно это не стоило бы внимания, — добавил он, наливая себе бокал янтарной жидкости. — Извини, хочешь? — спросил он, и, когда Дмитрий не двинулся, сам налил второй бокал. Повернувшись к свету, он протянул напиток Дмитрию.
Спустя пару мгновений
