Сошествие в Аид - Хейзел Райли
Хайдес их будто не замечает. По крайней мере, так мне кажется в первый момент. Он распахивает дверь комнаты и выталкивает меня в коридор, сам выходит следом. Прижимает меня к стене и снова берёт лицо в ладони.
— Ну что, Хейвен?
Я не знаю, что сказать. Смешно: сон, который я видела ночью, вот-вот сбудется. И страшно: мне хочется узнать, что будет, если позволю Хайдесу прикоснуться ко мне.
— Хейвен, — зовёт он снова, нетерпеливо. — Если ты не скажешь «да», я не пошевельну пальцем. Но если не скажешь «нет», я останусь и буду ждать.
Я не хочу сказать «да». Но я хочу сказать «да». Но я не хочу, чтобы пришлось это произнести. Самый хитрый выход — отрицать.
— Говорю в последний раз: я не трогала тебя, пока ты спал. Может, это ты видел со мной эротический сон.
Какая же у меня наглая рожа. Даже смешно становится.
— Что-то мне подсказывает, что эротический сон видела именно ты, — тянет он с такой интонацией, что у меня бегут мурашки. — И теперь пытаешься свалить его на меня, а сама едва сдерживаешь желание сбежать от смущения.
Выигрышной эту партию точно не назовёшь. Я проверяю, нет ли кого-то в коридоре. Но ещё не шесть утра, вокруг тишина. Я поднимаю подбородок, насколько могу гордо:
— Ну так покажи, где я тебя якобы трогала. Давай. Может, память вернётся.
Если я его и удивила, то он не подаёт виду. Усмехается. Потом большим пальцем гладит мою щёку и скользит вниз, к боку, откуда начинается шрам. Несколько раз проводит, приковав мой взгляд так, что я не могу отвернуться. Ведёт пальцами по линии челюсти, потом обхватывает шею. Я выдыхаю сдавленно. Он улыбается.
— Ты коснулась моей челюсти, — говорит тихо. — Потом пошла по шее, там, где шрам еле заметен. И дальше — к груди.
Он останавливает руку у моего верха, нарочно не касаясь груди. Обходит её с умением и ложит ладонь сбоку, на рёбра.
— Только ты делала это без одежды, между нами.
Я понимаю, что он имеет в виду. Его ладонь скользит под мою худи, и тепло пальцев по голой коже сбивает нас обоих. Но он приходит в себя первым, приближается. Его движения становятся размеренными, вверх-вниз, и каждая клеточка моего тела вот-вот взорвётся от той искры, что разгорается, между нами.
Есть в его прикосновениях что-то большее, чем в любом сексе или поцелуе, что у меня когда-либо были. Это пугает. Как вообще может быть настолько сильно?
— Ну что, Хейвен? — шепчет он, не останавливаясь. — Теперь помнишь, как обследовала моё тело?
— Да. Это я, — признаюсь.
Хайдес довольно усмехается и убирает руку. Исправляет мою одежду: подтягивает худи, поправляет капюшон за спиной, поднимает молнию до горла.
— Отлично. Побеждать всегда приятно, правда?
Я фыркаю. На деле — пытаюсь спрятать сбившееся дыхание и растерянность.
— Поздравляю. Но ты ничего не выиграл.
Он отступает — и это расстояние тут же бесит меня.
— Я выиграл в тот момент, когда коснулся твоего лица, а ты задержала дыхание.
— Может, ты просто воняешь и сам этого не замечаешь.
Он смотрит невозмутимо. А потом запрокидывает голову и хохочет во весь голос. Без удержу. Будто не почти шесть утра, и мы не в общежитии. Но тут же собирается и хлопает меня по затылку, как собаку.
— Пошли, Персефона. Я тебя провожу.
Я не возражаю. Поняла, что сегодня любое слово обернётся позором. Не мой день. Поэтому иду рядом с ним молча, позволяя быть моим телохранителем, пока мы бродим пустыми коридорами Йеля, сперва к офису университетской охраны, потом к моей комнате.
Каждый раз, когда он меня обгоняет своим широким шагом, ждёт и снова подстраивается. Несколько раз я ловлю его взгляд на своих ногах — будто он пытается копировать мою походку. У меня даже вырывается смешок, который сразу становится поводом для его вопроса. Я не отвечаю. Если скажу, что заметила, он откажется, как звезда с короной.
— Вот она. Вон там, — говорю, останавливаясь за три двери до своей. — Дальше не нужно…
Он хватает меня за локоть.
— Идём.
— Хайдес…
Он собирается ответить, но вдруг ослабляет хватку. Замирает, уставившись вперёд. Я открываю рот, чтобы спросить, что такое, но он опережает. Кивает.
Я перевожу взгляд на дверь своей комнаты. На тёмном дереве — номер. Потом — на коврик, который Джек положила в первый день. Бежевый. Цвет настолько светлый, что не сразу замечаешь стеклянную фигурку, стоящую сверху.
Шахматная королева.
Официальное приглашение принять участие в играх Афины Лайвли.
Глава 17
Осколок стекла
Ничто не может усмирить ярость Аида. Он — враг радостей жизни, ненавидим богами и страшен смертным. Властвует в одиночестве и страхе над миром, что носит его имя, и из которого нет надежды выйти ни молитвой, ни жертвой.
Ньют тяжело выдыхает и скрещивает руки на груди, уставившись на шахматную фигуру.
— Решение простое: не принимаешь приглашение и остаёшься в комнате этой ночью.
Лиам поднимает палец:
— Можно я скажу?
— Нет, — отвечают хором Ньют и Джек.
Мы сидим за столиком в стороне; занятия закончились пару часов назад. Большинство студентов на выходные уезжает домой. Шумного потока нет, кафетерий полупуст. Мы — из тех, кому слишком далеко добираться.
Я кручу ложечку в дымящейся чашке.
— Я хочу пойти, — шепчу.
На меня устремляются три пары глаз. Первым заговорил брат:
— Хейвен, пожалуйста.
Я встречаю его взгляд:
— «Пожалуйста» — что? Это мой выбор. Не твой. И не кого-либо ещё за этим столом.
Лиам снова поднимает руку:
— Ну серьёзно, ребята, можно я хотя бы выскажу своё мнение?
— Нет! — рявкает Ньют, даже не глядя. Он наклоняется вперёд и крепко сжимает мои руки. — Хейвен, прошу. Болтать с Лайвли время от времени ещё можно списать на глупость. Но участвовать в их играх — за гранью здравого смысла. Я это говорю для тебя. Я твой брат.
Когда мне было восемь, я сломала плечо. Залезла на дерево и прыгнула вниз, думая, что приземлюсь как Человек-паук. Главное в том дне — Ньют меня предупреждал. Сказал, что это слишком высоко, что я разобьюсь.
Он вызвал скорую. Когда отец приехал в больницу, наорал на Ньюта. Сказал, что он старший брат и обязан заботиться обо мне. Что он — мой ангел-хранитель, и его долг — не дать миру причинить мне боль. Всегда. Ньют плакал молча. Я слушала молча. И тоже плакала.
Каждый раз, когда в моей голове рождалась глупая идея, именно Ньют объяснял, чем это кончится. Ни
