Дневник травницы - Канна Шорен
Дверь распахнулась, и на пороге её встретил явно давно не спавший от беспокойства муж Ялики, Владимир. Мужчина никогда не был особенно плотного телосложения, длинная служба в армии забрала все молодецкие силы, но сейчас походил от переживаний на скелет. Увидев девушку, он облегчённо выдохнул и готов было уже расплакаться. Есения прошла внутрь, минуя его, на ходу расстёгивая плащ, снимая свитер и оставляя те на лавке при входе.
— Как она? — сухо спросила целительница. — Кувшин, мыло и чистое полотенце тащи.
Мужчина послушно и быстро принёс всё необходимое, и через пару минут девушка тщательном вымывала после поездки руки, растирая мыло даже между пальцами, как её когда-то учили делать опытные хирурги.
— Ужасно. Она уже три дня с жаром ходит…
— Три дня?! — вытирая руки, Есения даже захотела швырнуть неповинное ни в чём полотенце от злости.
Жар во время беременности был не совсем нормальной вещью, мог говорить в том числе о внутриутробных инфекциях. Организм — он не дурак, знает, когда что дать в качестве внешних признаков. Шумно выдохнув, Есения прошла внутрь. На большой супружеской кровати за лёгкой шторкой лежала, постанывая от периодически накатывающей боли, Ялика. Утомлённость привела к тому, что некогда цветущая молодая женщина превратилась в тень себя. Целительница подошла к ней и положила ещё холодные ладони ей на живот. Ялика взглянула на подругу из-под ресниц, натянуто улыбаясь.
— Есеня… воды отошли… Мне… больно… — сухими губами прошептала она.
Есения внимательно изучила организм женщины и поняла две ужасные вещи: ребёнок мёртв и уже давно, а если она не поторопиться, то не станет и Ялики. Умерший в утробе малыш отравлял её организм. Как бы ещё матки не лишилась после всего этого.
— Какие? Давно? — нервно облизнув губы, произнесла девушка.
— Тёмные… Давно…
Целительница поспешила к оставленной при входе сумке. Магией она Ялике поможет лишь отчасти, восстановив силы. Взятый на всякий пожарный скальпель и восстанавливающий отвар оказались у Есении в руках, вместе с ними она вернулась к подруге.
— Потерпи, всё скоро закончится, моя дорогая.
Немного восстановив силы Ялики с помощью отвара и заклятия, девушке с помощью Владимира удалось заставить ту принять вертикальное положение, использовав мужчину как опору. Есения искренне не любила эту позу родов, но сейчас она подходила максимально. Кесарево же в «полевых» условиях не сделаешь, тут как бы ещё без лишних разрезов не обошлось. Потуги уже явно были ранее, ведь головку ребёнка Есения обнаружила в родовых путях. Разве что сил у Ялики не хватило вытолкать несчастного. Стоило поставить женщину вертикально, замершие потуги возобновились.
— Держись, моя хорошая!
Раздался истошный, полный боли крик, граничащий близко с визгом. К счастью или нет, но через каких-то пару минут на свет показался мертвецки-бледный младенец, так и не издавшего первого крика. Сил у Ялики не хватило больше ни на что. Она благополучно обмякла в руках мужа, едва успев вытолкать на свет младенца, а следом в пару потуг и плаценту, всё это время находясь в изменённом состоянии сознания.
Есения же, воспользовавшись случаем, наскоро перерезала пуповину скальпелем, отошла подальше, держа ребёнка и принявшись лихорадочно осматривать столь желанного паре первенца, мальчика, и думать, что делать. Закутанный в передник матери, он был похож на восковую куклу, просто заснувшего младенца, отчего голову девушки посетила грешная мысль. За такой грех гореть ей в аду, но она была готова это сделать. Она соврёт всем, что малыш родился живым, но умер вскоре после появления на свет. Это такой же тяжкий грех, как и скрывать добровольный отход из жизни кого-то из своих близких, подстраивая как несчастную гибель.
Владимир уже бережно уложил потерявшую сознание Ялику и сидел у её кровати, пока к нему не подошла Есения с младенцем на руках.
— Зови отца Евлампия, — сказала она, передавая тело малыша его отцу. — Нужно проводить его в иной мир достойно…
Тот понял её слова и лишь начал молча плакать, прижимая сына к груди, что-то тихо приговаривая. На этот раз он отошёл подальше, позволив девушке заниматься здоровьем его жены. Нужно было привести Ялику в порядок, дать ей хорошенько выспаться и выпить некоторые отвары, в том числе и для прекращения лактации.
* * *
Отец Евлампий прибыл тогда, когда Ялика провалилась в глубокий магический сон, а Есения вместе с Владимиром успели сделать уборку и, омыв новорожденного, уложили его в небольшую корзину. Подвешенную заранее люльку нельзя было занимать. Её аккуратно сняли и спрятали в дальний угол дома. Ничто не должно напоминать о смерти первенца, дом должен лишь ожидать появление следующей жизни.
Священник был грузным, едва передвигающийся с ноги на ногу мужчиной давно за четвёртый десяток. Его потливое, краснеющее от жара лицо наводило Есению на мысли о проблемах у него с сосудами и давлением. На его фоне среднего телосложения молодой достаточно дьякон, его помощник, смотрелся в разы выигрышнее.
— Ну что ж… — отдыхиваясь произнёс отец Евлампий, оглядывая обитателей и гостей дома своими маленькими, неприятными глазами. — Умер, говорите, едва родившись?
— Да, отец Евлампий, — старалась убедительно лгать девушка. — При рождении он лишь успел сделать пару вздохов и умер у меня на руках.
— Кх-кхм… — откашлялся священник и недовольно сдвинул брови. — Владимир, подтверждаешь?
Муж Ялики встрепенулся и немного неуверенно кивнул. Он не мог знать точно, так как дитём занималась Есения, а первый крик тот так и не издал. Девушка чуть приосанилась, мол, я же говорила. При этом слегка прикусила себе язык, мысленно повторяя: «Грешишь, идиотка!»
— Что ж… Несите его, — пробормотал отец Евлампий.
Есения медленно поднесла корзинку с ребёнком, облачённого в кипенно-белую рубашечку, в которой его нужно было бы на сороковой день жизни принести в местную церквушку. Таинство крещения для подобных детей проходило быстро. Лицо умывали святой водой, произносили краткую молитву, надевали маленький нательный крестик, а после двое, мужчина и женщина, не связанных с умершим кровным родством, становились на короткое время малышу крёстными отцом и матерью. Прощались молча, каждый про себя желая что-то обязательно светлое и доброе, а после укрывали белым полотном полностью. Утром, когда гроб будет готов, пройдут тихие похороны, на которых будут лишь родители. Скорбеть о маленьких детях не было принято.
Когда за всеми мужчинами закрылась дверь, Владимир отправился к плотнику, а священник с дьяком обратно, к себе, Есения тихо и горько разрыдалась, сидя на кровати и держа спящую от лекарств Ялику за руку. У её подруги ещё будут дети, и не
