Драконье наследство - Жанна Лебедева
– Нет. Я…
А что – я? Вот действительно, что? Почему-то я сразу утаила это странное ощущение прежде всего от себя самой. Ощущение, что непонятные символы начинают меняться на глазах, становятся узнаваемыми, стоит мне приглядеться к ним. И нет, это работает вовсе не так, как с другими иностранными… Хоть страны-партнеры и общаются официально на едином, в школе нас учат нескольким старым языкам, сохраняя таким образом культурное наследие. Узнавание символов в кружках совершенно не похоже на чтение слов на анкорском или инейском.
Это именно узнавание!
Это скорее похоже на психологический тест с кляксами, когда сначала ты видишь просто чернильные пятна, а потом мозг напрягается и упаковывает странные формы в обертку смысла, рождая понятные образы…
– Это очень странно, – качает головой Агни, после чего предполагает. – А быть может, я просто слишком мало знаю о людях.
Он будто успокаивает себя. Мне тоже не хочется бороться с очередной непоняткой, к тому же она не так чтобы очень критична. Мне так сейчас кажется.
– Так что такое «даат»? – напоминаю собеседнику.
Агни думает. Прикрывает глаза, беззвучно шевелит губами.
– Одним словом не перевести, – выдает наконец. – Сложное…
– Ну, а если двумя словами? – Дракон меня здорово заинтриговал.
– Это то, что должно происходить между мужчиной и женщиной… Как-то так… Не физическое. Нечто похожее на единство. Я не знаю, как объяснить. В вашем языке нет подходящего эквивалента.
– Дружба? Любовь? – предлагаю я варианты.
Агни прикидывает, взвешивает, но в итоге отрицательно мотает головой.
– Не то чтобы…
– Симпатия? Привязанность?
– Нет.
– Интерес? Расположение? Порыв?
– Нет. Вроде бы близкие понятия, но и не совсем. Даат шире, что ли… Все перечисленное – лишь части большого целого.
Я пытаюсь еще несколько раз выяснить точно, что за загадочный даат такой, но у меня так и не выходит.
– Ладно, пусть будет просто даат, – сдаюсь я. Провожу пальцем по схеме. Она проступила на странице ярче. – Что такое Древо Жизни? Для чего оно нужно?
– Это изначальный источник нашей энергии, – отвечает Агни, но как-то неуверенно. – Что это конкретно такое и как функционирует, нам, хаеот низшей ступени, к сожалению, неведомо.
Меня охватывает любопытство.
– Ты видел его когда-нибудь вживую?
– Нет. Говорят, Древо Жизни надежно спрятано, а может, и вовсе утеряно. Я помню… – Глаза Агни вспыхивают. Он вспомнил нечто важное. – Моя работа была связана с угасанием магической силы в том числе, и Древо… – Он стискивает пальцами виски. – Не могу собрать все воедино…
– Давай заглянем в лабораторию? – предлагаю я. – Вдруг там ты вспомнишь, что забыл?
– Я попробую, – отвечает дракон. – Почему, когда мы говорим об утерянных воспоминаниях, ты вздрагиваешь каждый раз?
– Разве? – смущаюсь я. Неужели я правда так делаю? – Я, как ты… – начинаю зачем-то рассказывать о том, что обычно держу внутри. – Не могу вспомнить случившегося со мной год назад.
– Тебе стерли память? – Агни внимательно смотрит на меня.
Я поясняю:
– Она сама стерлась, наверное… В общем, меня похитили. Подкрались со спины, когда одна была, приложили к лицу платок, пропитанный чем-то усыпляющим, а дальше не помню. Вырубилась.
– Чем все закончилось?
– Меня отпустили утром. Оставили посреди города. И я была цела. Физически. От шока же отходила долго. Я все время думала, что сделали со мной той ночью? Обследовалась у врачей, посещала психотерапевтов и психологов… Ты знаешь, кто такие психотерапевты и психологи? – уточняю на всякий случай у дракона.
– Представлю, исходя из корней этих слов, – отвечает Агни. Из моего рассказа он извлекает свою мораль: – Значит, психика людей слишком слаба для стирания памяти. С вами так нельзя.
Я вздыхаю:
– Нельзя. Ни с кем.
Сама же думаю о том, как все-таки мы с Агни далеки друг от друга. Мы совершенно разные существа.
– Я тебя понимаю, – говорит вдруг дракон. – Стирание памяти – неприятный процесс. Он похож на смерть.
– Очень похож, – соглашаюсь.
Тогда, на стоянке, падая без чувств на чьи-то руки, за миг до сна я успела подумать: «Вот и конец мой настал». Я не верила, что мне позволят проснуться.
– Ты все время трешь левую ладонь, что с ней не так? – отвлекает от мыслей Агни. – Сейчас ты делаешь это особенно яростно.
Он что, следит за каждым моим движением?
– Ты умеешь подмечать детали, – говорю ему. – На ладони шрам. И он меня раздражает.
– Откуда он? – продолжает расспросы дракон.
– Я сама его сделала. После похищения на нервах дико чесалась рука. Я разодрала кожу… Почему ты спросил про шрам?
– Пытаюсь настроиться на твои эмоции, чтобы лучше чувствовать их и понимать. Обычная профессиональная эмпатия.
– Обычная? – удивляюсь я. Уточняю: – Профессиональная?
– Да, – подтверждает Агни. – В лаборатории я изучал и разрабатывал искусственную фауну. Без эмпатии сложно понять повадки и характеры животных, чтобы мотивировать их к выполнению определенных действий.
– Ты что, дрессировал животных? – спрашиваю.
– Воспитывал и развивал их рабочие качества.
– И пикси тоже? – указываю на мирно спящую поодаль Кото-фейку.
Олени ушли, игра закончилась, мы все перебрались с улицы на кухню.
– С пикси получалось особенно успешно.
Я с сомнением смотрю на пушистую шкурку, на нежные крылышки, на вздрагивающий во время глубокого сна кончик хвоста. На белое покрытие сиденья осыпается перламутровая пыльца… Вспоминаю служебных полицейских псов у нас за Сеной, ездовых лошадей, голубей почтовых.
– Зачем дрессировать пикси? Вы использовали их для какой-то работы?
– В перспективе, – улыбается Агни. Мысли о работе поднимают ему настроение. – В рамках лабораторной деятельности эти звери были частью исследовательского проекта.
– И чему же ты их учил?
– Отыскивать владельцев предметов по запаху, переносить небольшие грузы и письма. Пикси довольно смышлены.
Кото-фейка переворачивается на другой бок, сминая крыло. Оно сжимается складочками и сразу пружинисто расправляется.
– Сколько они живут? – интересуюсь у дракона.
– Долго, – поясняет он. – Они могут впадать в многолетние спячки, если нужно. Эта, – указывает на Кото-фейку, – из младшего поколения лабораторных пикси. Ее обучали, я помню, но,
