Королева праха и боли - Лив Зандер
Беременная.
И все будет кончено.
Я глубоко вдохнула, чтобы воздух заполнил всю грудь, не оставив в ней места для жалости.
– Хорошо.
– Я так тебя люблю, – хрипло произнес Енош. – М-м-м, Ада, я знаю очень и очень много, но понятия не имею о том, как растить ребенка. Ты научишь меня, да?
– Да, – я слабо улыбнулась, забавляясь мыслью о боге, меняющем грязные пеленки. Енош почти не ест. Несомненно, у него весьма мало опыта «общения» и с испражнениями, если вообще есть хоть какой-то. – Ты уверен, что Эйлам покажется?
Еще один поцелуй в висок, и его серебряные глаза нашли мои:
– О да, он покажется. И тогда мы потребуем вернуть твое дыхание жизни, да?
Где-то за ребрами опять возник слабый трепет.
– Да.
Енош сдвинул меня со своих коленей и вернулся к ряду дрожащих от мороза и ужаса мужчин. К мальчишке-оруженосцу он подошел уже с новым костяным клинком в руках.
Сглотнув, парень взял нож и приставил к запястью.
– Ц-ц-ц. – Енош взял его руку и направил лезвие чуть в сторону. – Вот тут, смертный, вдоль этой вены, такой синей и набухшей от страха. Режь.
С моего места то, что он сделал, выглядело простой царапиной, но я-то знала, какой острый этот костяной кинжал. Лезвие легко вошло в вену, мгновенно окрасившись красным. Потом побежали ручейки крови, собираясь лужицей на ладони человека, и первые алые капли окропили белизну снега.
– Верни то, что украл у моей жены, – пробормотал Енош, когда голова мальчика медленно поникла и подбородок уткнулся в грудь. – Или я выведу из равновесия этот мир, да так, что он перевернется вверх тормашками. Покажись!
Крик Еноша разнесся по безмолвному полю, спугнув стайки птиц с ближайших деревьев. Меж тем руки юноши повисли, тяжело оттягивая плечи, и он качнулся вперед, привалившись к богу.
Ничего.
Никакого Эйлама.
Я задрожала – от ледяного пронизывающего северного ветра и от отчаяния. Сколько еще людей должны истечь кровью, прежде чем этот ублюдок наконец появится? Я же просто хочу своего ребенка!
Когда Енош встал, не обращая внимания на упавшего лицом в снег оруженосца, я отвела взгляд.
– Весьма удручающе…
– Согласен, – вздохнул Ярин. – Удручающе скучно.
Енош протянул клинок следующему в очереди, священнику.
– Сколько еще здесь осталось священников, сохранивших души?
– Пятеро, – ответил Ярин. – Семь, если считать вместе с этими двумя.
– Свяжи мертвых. Я потом обменяю их, один к одному.
Ветвящиеся волосы поползли по полю смерти, скользя навстречу эху разрозненных воплей и молитв. Вернувшись к стволу, они притащили с собой трупы священников.
Со связанными душами.
Один за другим мертвецы повисли на ветвях. Они дергались и корчились, соскользнувшие рясы накрыли их головы, явив миру испачканные дерьмом подштанники. Они кричали и плакали, молясь богу, который не собирался им помогать.
– Великолепно, – Ярин возбужденно захлопал в ладоши. – Ох, Енош, мне нравится, когда ты каждые пару веков сходишь с ума. Какое мастерство. Какой творческий подход!
Солдат, стоявший на коленях перед моим мужем, выбросил вперед руку, почти вырвав костяной клинок из руки Еноша. Коротким ударом он вспорол себе вены, выпуская кровь навстречу зимнему холоду и смерти.
– Молодец, – прошептал Енош, когда солдат медленно завалился в снег. – Я могу заниматься этим всю свою жизнь. Скажи, брат, сколько это может продолжаться?
Енош поднял упавший из рук мертвеца нож, и тут вдруг на меня навалилось невыносимое отчаяние – точно чан густой смолы выплеснули в самую душу. Отчаяние растекалось в груди, лишая меня воздуха, лишая тех капель тепла, что еще оставались во мне, – совсем как тогда, в день моей смерти, когда он…
– Эйлам, – прохрипела я, так что Ярин отпрянул, а Енош выпрямился в полный рост.
– Ада. – Раздался шепот слева от меня, шепот из ниоткуда, из спокойного белого света, какой видишь порой поутру, когда солнце заглядывает в окно. Даже не видишь – ощущаешь. – В тебе еще слишком много жизни, не подчиняющейся моим приказам. Это неправильно.
И возле меня медленно проявился Эйлам, с развевающимися на ветру белоснежными волосами, с черными глазами, не отрывающимися от меня, – хотя утверждать это наверняка было довольно трудно. О, к тому же он был обнажен.
Ярин закатил глаза:
– Я бы с радостью подождал еще пару секунд, если бы ты только нашел какую-нибудь тряпку, чтобы прикрыть свою белесую поросль.
– Ради Хелфы… – простонал еще живой священник, раскачиваясь взад и вперед, глядя на Еноша. – Дай мне клинок, чтобы я мог скорее покинуть это нечестивое место, полное черной магии.
Енош освободил руки мужчины и протянул ему новый нож, не отрывая при этом взгляда от Эйлама.
– Как пожелаешь.
Кушетка затряслась.
Взгляд мой метнулся к Эйламу, который дрожал рядом со мной, глядя, как священник режет себе вены. Что ж, он, кажется, действительно расстроился, не так ли?
Во мне затрепетала надежда.
Неужели он сдастся? У нас осталось еще четверо…
– Ты знал, что она носит мое дитя, – Енош шагнул к нам и взмахом руки подарил Эйламу кожаную набедренную повязку, прикрывшую его чресла. – Отдай ей ее дыхание.
– Я не знал этого, когда она умерла, хотя это все равно не имело бы значения. – Эйлам наклонился ко мне, приблизив свои жуткие глаза к моим почти вплотную, и я перестала дышать, хотя бы для того, дабы напомнить себе, что больше не нуждаюсь в воздухе. Я же мертва. Он уже ничего не может отнять у меня. – Ее жизнь была потеряна дважды. Один раз – украдена.
Я вскинула подбородок – и ничего, что он отчаянно дрожал:
– Я просто хочу моего ребенка!
Возможно, мне показалось, но взгляд его скользнул по моим губам, губам, которые он однажды неумело поцеловал, и волоски на моих руках встали дыбом.
– Енош, ты знал, что наш брат целовал твою жену? – выпалил Ярин, и Енош так стиснул челюсти, что даже уши его шевельнулись. – Ада, насколько это было скверно?
Я посмотрела прямо в угольно-черные глаза Эйлама:
– Настолько скверно, что я от этого умерла.
Ярин рассмеялся.
Енош – нет.
– Странные существа, – произнес Эйлам, вроде бы нисколько не раздосадованный. – Женщины. Они совсем не похожи на нас.
Ярин растянулся на кушетке:
– Наконец-то ты это заметил.
– Отдай… ей… ее… дыхание. – При рыке Еноша все солдаты, потерявшие жизни, встали и повернулись к нам. Глаза их были пусты, и по моей ледяной коже побежали мурашки. – Или, даю слово, я буду убивать каждого, кто попадется мне на пути, пока ты не воскресишь ее.
– Не думаю, что ты это сделаешь, Енош.
– Не в твоих силах остановить меня.
– С первой же принесенной тобой сегодня смерти я
