Королева праха и боли - Лив Зандер
Мой муж медленно прошел вдоль ряда людей, ждущих смерти. Снег хрустел под его сапогами. Потом он остановился перед самым молодым – тем самым обмочившимся мальчишкой.
– Ты должен сделать выбор, смертный. – Костяной нож возник в руке моего мужа, и острие его он приставил к глазу оруженосца. – Если ты откажешься от того, о чем я тебя попрошу, я вырежу твои глаза. Медленно. И они будут болтаться на ниточках мышц, когда я повешу тебя вверх тормашками на дереве.
Как только Енош произнес последнее слово, земля содрогнулась. Порыв ветра взметнул снег, забрасывая им упавшие трупы.
У меня перехватило дыхание.
Нет, это был не снег.
Костяная пыль тянулась от рощ, окаймлявших лощину, от старых груд трупов у Эфенских врат, от лугов за нашими спинами. Пыль текла лавиной, погребая под собой убитых солдат. Ревущий вал катился на нас. Мертвые барахтались, пытаясь отползти…
От чего?
– Так получилось, что моя жена любит деревья, – мрачный голос Еноша буквально накрывал скулящего оруженосца, будто зловещая тень. – Так что я выращу величественное дерево прямо перед нашим домом и украшу его корчащимися, воющими телами тех, кто предал своего бога. И начну с тебя, смертный.
Волны костяной пыли столкнулись, и в сумрачное небо взметнулось белое облако. Сила столкновения была такова, что ветви на ближайших деревьях затрещали, ломаясь, а несколько лошадей в панике бросились прочь. Стук их копыт отдавался в висках – жуткой заменой биения моего сердца.
И прямо у меня на глазах выросло огромное дерево, такое большое, что крону его наверняка было видно даже из Хемдэйла и его окрестностей. От мощного ствола отходили толстые сучья, корявые, нелепые, как изъеденные подагрой пальцы старой ведьмы, – голые, без единого кожаного листочка.
Вместо листьев и ветвей ствол оплетали какие-то нити, возможно, волосы. Они тянулись вниз, будто водоросли, опутывающие затонувшие деревья в западных заболоченных угодьях. Нити сплетались в косы, косы ветвились, скользя по земле. Некоторые подползли к нам и обвили ноги человека.
Задрожав, оруженосец – как и остальные – оглянулся на дерево, и чем выше поднимался его взгляд, тем шире открывался рот. Верхушка костяного великана царапала серые зимние тучи.
– Вот на этом дереве ты и будешь висеть – вечно. – Енош прижал костяной нож к щеке оруженосца, болью возвращая к себе внимание парня. – И вороны станут расклевывать кровавые дыры на твоем лице. Они птицы жадные, сразу сдерут с тебя кожу и будут долбить клювами череп, не дожидаясь, когда ты подохнешь. Или… – Он подбросил клинок, поймал его за лезвие, сжал руку так, что закапала кровь, и протянул оружие рукоятью вперед. – Каждый из вас возьмет этот клинок и вскроет себе вены.
Ужаснувшийся инстинкт выживания сорвал с моих губ судорожный вздох. Во рту возник кислый привкус меди, потянуло вонью мочи и опорожнившихся кишок, желудок скрутило, и мне даже не хотелось разбираться почему.
Разве Енош не предупреждал меня о своих планах залить землю кровью? И разве это не имело смысл, пускай и жуткий, потому что смертные сами навлекли на себя этот час расплаты? Если мы хотим отомстить тем, кто причинил нам зло – уничтожить всех под Солнцем Хелфы, возвращая жизнь мне и нашему ребенку, – то эти мужчины должны умереть.
Только вот оруженосец не был мужчиной.
Он был мальчишкой.
Невинным.
Еще недостаточно взрослым, чтобы отрастить хотя бы чертову бороду, не говоря уже о том, чтобы поднять меч. Проклятый дьявол, он, наверное, всю неделю только и делал, что поил лошадей, наполнял кружки элем и выливал ночные горшки офицеров в отхожее место.
– П-пожалуйста, в-ваша милость, – пролепетал, заикаясь, мальчик, и мои пальцы в перчатках невольно сжались в кулаки, комкая норковую оторочку платья. – Я… У меня дома осталась сестра, младшая… Она… Она носит моего ребенка.
Ну… Может, не такой уж он и невинный.
Но вообще-то и не особо виновный.
Ярин хмыкнул:
– Ц-ц-ц… Даже я не настолько испорчен, чтобы сношаться с собственной сестрой.
– Только потому, что сестры у нас нет, – бросил через плечо Енош и снова переключился на человека. – Значит, ты предпочитаешь кормить ворон?
– Нет! – выпалил парень, нервно переводя взгляд с Еноша на клинок, и нерешительно кивнул. – Развяжите меня, и я… Я это сделаю.
И его затекшие руки тут же упали.
Я сделала вдох.
Один. Другой.
Это все, что я могла сделать, чтобы подавить отчаяние, осознание того, что земли, которые я называла домом, вскоре опустеют, как край за Солтренскими вратами.
А если бы мы нашли юную служанку в какой-нибудь таверне, ей тоже пришлось бы резать себе запястья? А как насчет мальчишек, подручных конюха? А осиротевших младенцев, плачущих в храмах? Когда Енош говорил о кровопролитии – чью кровь он имел в виду?
Вид мальчишки, берущего клинок, потряс меня до глубины души.
Он тоже был потрясен – потому что руки его так дрожали, что он уронил нож в сугроб. Тошнота подкатила к моему горлу, когда он нашарил потерю среди снега и костяного порошка, подтянул кожаный рукав, приставил лезвие к бледной коже и…
– Остановись! – выкрикнул кто-то.
Я.
Это сказала я.
Глава 19
Ада
Сказала – и съежилась.
Зачем я вмешалась?
Енош жестом велел мальчику остановиться и шагнул ко мне, ступая прямо по трупам. Его обеспокоенный взгляд скользил по моему лицу, словно проверяя, нет ли у меня синяков.
– Я почувствовал нарастающее напряжение в твоих мышцах. – Опустившись на колени на гору тел, он взял меня за подбородок, наклонился, потерся носом о мой висок, потом поцеловал меня в губы. – Это из-за холода? Хочешь, я сделаю тебе одеяло?
Да, мне было ужасно холодно, я вся дрожала, дрожала по милости белой зимы – и от жалости.
– Не в этом дело.
– А в чем? В бойне?
– У твоей жены приступ нравственности и сострадания, – со вздохом произнес Ярин. – У меня тоже порой бывает. Примерно раз в сто лет. Ну или в двести.
– Просто… Я никогда не видела столько мертвых людей. – В мире, где трупы не гниют, это что-то да значит. – Их же здесь не меньше сотни, а то и больше.
Енош нахмурился:
– Ровно триста два солдата присоединились сейчас к нашему войску.
Триста два.
За пять вдохов.
От этих цифр, никак не укладывающихся в моей голове, не поддающихся воображению, у меня внутри все перевернулось.
– Енош, этот… Этот оруженосец, он… всего лишь невинный мальчик. Он, наверное, даже не знает, зачем он здесь.
