Ученица Волхва - Иван Тарасов
Иван ждал её в личных покоях, где стены были обиты византийским бархатом, а воздух пропитан запахом ладана и воска. Он нервно перебирал четки, подаренные митрополитом, но при звуке шагов бросил их на стол. Дверь открылась, и Арина вошла, оставив иллюзорную свиту растворяться в воздухе, как дым от погасшей свечи.
— Аринушка… — царь шагнул вперёд, забыв о церемониях. Его руки обвили её талию, губы жадно прижались к её губам, словно пытаясь вернуть месяцы разлуки за один миг.
— Ванюша… — она ответила на поцелуй, но когда его пальцы начали расстёгивать застёжки кафтана, мягко отвела его руку. — Не сейчас. Бояре ждут доказательств.
Иван отпрянул, дыхание неровное, глаза горели.
— Какие доказательства?! Ты моя!
Арина провела пальцем по его щеке, где уже пробивалась щетина.
— Простынь с кровью девства. Иначе скажут, что я ведьма, укравшая твой разум. А трон шаток, как лёд на Москве-реке в марте.
Царь сжал кулаки, но кивнул. Его взгляд упал на окно, где за стёклами метель начинала завывать.
— Ты говоришь, как они… как будто всё продумала.
— Я научилась, — она улыбнулась, и в улыбке было что-то новое: холодная уверенность волчицы. — В Светлояре меня учили не только танцам и молитвам. Там… показывают, как свет может быть оружием.
Она сняла обруч с головы, и янтари в нём вспыхнули, проецируя на стену образы: толпу народа на площади, бояр в золотых кафтанах, митрополита с иконой.
— Они увидят то, что должны. А мы… — её губы снова коснулись его уха, — …у нас будет время.
Когда Арина вышла из покоев, иллюзорная свита вновь материализовалась, сопровождая её к опочивальне. Иван остался у окна, сжимая в руке ту самую брошь-солнце. В её отблеске ему почудилось лицо Чернобога, усмехающееся из теней.
— Играешь с огнём, Аринушка, — прошептал он.
Но за дверью уже звучали шаги слуг, несущих простынь с вышитыми двуглавыми орлами — символом, который завтра станет доказательством для мира и тайным смехом для богов.
Ночью, когда Кремль погрузился в сон, Арина вышла в сад. Её плащ растворялся в темноте, а за спиной материализовался Финист, уже не сокол, но ещё не человек.
— Долго будешь врать ему? — спросил он.
— До тех пор, пока ложь станет правдой, — ответила она, срывая замёрзший цветок с куста шиповника. — Или пока правда не перестанет иметь значение.
* * *
Ночь на 20 января 1547 года. Покои Арины в Кремле.
Сон начался с запаха гари. Арина стояла на стене Казанского кремля, но вместо могучих стен и башен вокруг зияли обугленные руины. Небо было красным, как рана, а в воздухе висел вой — не человеческий, не звериный. Словно сама земля кричала.
Внизу, в дымящихся развалинах, метались тени. Русские воины в рваных кольчугах добивали раненых, их лица искажены не яростью, а страхом. Кто-то в железной маске — Иван? — волок за волосы тело в роскошных шелках. Меч сверкнул — и голова казанского хана упала в грязь. Кровь брызнула на сапоги царя, но он не моргнул.
— Несите её в Москву! — заревел Иван, и голос его был глух, будто из-под земли.
Голова зашевелилась. Глаза хана открылись, губы прошипели:
— Ты следующий.
Сцена сменилась. Теперь Арина бежала по коридорам Кремля, где стены плакали чёрной смолой. Иван, постаревший на двадцать лет, с седой бородой и впалыми щеками, метался из покоев в покои. Его корона, та самая — с символами Христа и языческих, — светилась кровавым туманом.
— Где они?! — он бил кулаком в двери, выбивая замки. — Все предатели! Все!
В каждой комнате лежали тела. Боярин Морозов — друг Василия III — сидел в кресле, его кожа прилипла к костям, как пергамент. Княгиня Оболенская, бывшая фрейлина Елены Глинской, висела на сводах, обмотанная собственными кишками. На стене кровью было начертано: «Царь-паук плетёт паутину».
Арина очнулась в тронном зале. Иван пировал за столом, уставленным гнилыми яствами. Рядом — гости: тени с пустыми глазницами, в одеждах, истлевших за века. Корона на царе пульсировала, выпуская щупальца, которые впивались в гостей.
— Ешь, Аринушка! — Иван протянул ей кубок. Внутри копошились черви. — Это мёд Светлояра!
Она отшатнулась, и зал рассыпался.
И вновь кошмар показал Арине новую сцену. Теперь она стояла в подземелье, где в цепях билось существо с лицом Ивана и телом, покрытым чешуёй. Корона вросла в его череп, превратившись в третий глаз.
— Он не виноват, — прошептал за спиной голос Финиста. Его тело было прозрачным, как дым. — Корона съедает его душу, чтобы накормить Навь. Скоро он станет… этим.
Чудовище рвануло цепи и завыло. Звук разорвал сон.
* * *
Арина вскочила на кровати, обливаясь холодным потом. За окном ещё царила ночь, но в воздухе висел знакомый запах — горелой плоти. Она подбежала к зеркалу: на шее краснели следы от щупалец, которых не было вечером.
Из глубины коридора донёсся крик. Выбежав, она увидела тело боярина Вельяминова — ближайшего советника. Его кожа была сухой, как осенний лист, а на груди зияла руна, выжженная короной.
— Началось, — прошептала Арина, сжимая оберег Макоши.
Где-то в Кремле зазвучал колокол, но его звон напоминал смех.
Москва, январь 1547 года. Боярские палаты Кремля.
Воздух в гриднице был густ от запаха воска и страха. Бояре, съехавшиеся со всех уделов, толпились у длинного стола, покрытого алым сукном. На нем лежало тело Вельяминова — иссушенное, словно его вековую старость сжали в неделю. Пальцы покойного сжимали обрывок пергамента с кровавой печатью: символом, напоминающим глаз с тройным зрачком.
— Колдовство! — прохрипел отец Игнатий, архимандрит из Новгорода, тыча костлявым пальцем в Арину. — Она принесла в Кремль бесовщину! Её Светлояр — логово еретиков!
Арина стояла у высокого окна, её серебряный наряд мерцал в свете люстр, но лицо было бледнее снега за стёклами. Иван сидел на троне в конце зала, его корона — та самая, с зубом Чернобога — отбрасывала багровые блики на стены.
— Ваши доказательства, святой отец? — царь говорил тихо, но каждый слог резал воздух как нож.
— Доказательства? — священник закатил глаза, показывая желтые зубы. — Она ходит с амулетом языческой богини! Её «свита» — призраки, пляшущие под дудку Сатаны! А этот… — он швырнул на стол
