Побеждаю и сдаюсь (СИ) - Анастасия Разумовская
Дворецкий вспомнил сегодняшнюю казнь и затрясся от ужаса, представив самого себя на колесе.
— Посмотри на меня, — кивнул ему сокамерник. — Меня к тебе из нижних камер перевели. А потом на свободу выпустят и даже наградят. И знаешь почему?
Риг перестал выть и внимательно посмотрел на учителя.
— Почему? — послушно спросил он.
— Да потому что я говорю то, что им хочется услышать. Они мне: «мил человек, и кто тебя надоумил такую подлянку сделать?». А я что? Думаешь, отпираюсь? Да не вжисть. Всё одно не поверят в мою невинную душу. Потому как виноватого ищут. И не меня, совсем не меня. Как тебя зовут?
— Риг.
— Вот, Риг. Нравится мне твоё лицо — сразу видно честного человека. Не ты им нужен. Вот спросят тебя, положим, кто велел то-то и то-то, а ты и говоришь — кто.
— А кто?
Мужик ухмыльнулся.
— Твой лорд, конечно. Этим палачам позарез нужно обнаружить заговор.
— Заговор?
— Ну конечно! Так ты им и подсоби. Вали всё на своего лорда — тот всё одно откупится. На него, на его дружков. Побольше именитых имён. Палач, предположим, спрашивает тебя: «Слышал ли ты, собака, в стенах дома господина твоего речи крамольные против королевы и королевской семьи?». А ты: «Да, ваша милость. Постоянно сговаривались как бы отравить королеву и наследника».
Риг задрожал от ужаса:
— А если… если они поймут, что это клевета?
Собеседник почесал щетину.
— Не поймут. Не захотят. Что с тебя взять? Щиток ломанный и тот в закладе. Им в тебе и толка-то нет. Им завсегда интереснее с лордами возиться. Вот где простор. А ты из обвиняемого станешь ценным свидетелем. Так-то.
— А если…
Учитель разгневался. Дёрнул кадыком.
— А если, а если! Ты меня послушай, и, если хочешь жить, то мотай на ус. Ну, а если тебе твой лорд дороже — так то тебе решать. Дыба, кнуты, а потом — позорная казнь. Я ж ради тебя, мил человек, распинаюсь. Жаль мне тебя. Одного, зачицца, мы с тобой поля ягоды. Всяк норовит плетью по шкуре пройтись, да последнее содрать. Ну а ты, давай, жалей. Покрывай своего лорда.
Мужик тяжело поднялся, встал и грохнул кулаком по двери:
— Воды, что ль, дайте! Пить хочется — сил нет.
Риг дрожал мелкой дрожью. Но, к его изумлению, дверь открылась, и стражник молча подал кувшин с водой странному заключённому. Тот стал пить медленно и не спеша. Кадык только так ходил вверх-вниз по его жилистой шее. Стражник, смиренно подождав, пока узник допьёт, забрал кувшин и молча закрыл дверь.
Мужик снова лёг на кровать и захрапел. Риг стал мерять шагами камеру.
Спустя продолжительное время — не более часа, но несчастному дворецкому время показалось вечностью — дверь снова грохнула.
— Бэг, на выход, — грозно произнёс стражник. И вдруг добавил, осклабившись: — Жёнка-то, небось, заждалась?
— Надеюсь, — хохотнул мужик, потянулся. — Поспать не дадут.
— Дома отдохнёшь.
— Ну, Риг, бывай. Желаю тебе не быть идиотом.
Бэг пожал вялую, словно дохлая рыба, руку бывшего сокамерника и вышел. Риг тупо посмотрел ему вслед. Вот так просто? Надежда начинала брезжить в его сознании.
* * *
На улице уже стемнело, когда Бэг покинул унылое здание тюрьмы. Он завернул за угол и, увидев карету, открыл дверь и сел внутрь.
— Быстро ты, — хмыкнул тот, кто сидел внутри.
— А чё канителиться? — хмыкнул Бэг. — Вот увидите, ваша милость, завтра этот сдаст всех, кого нужно со всеми их потрохами. Продажная трусливая душонка.
Карета тронулась.
— И что будешь делать с третьим золотым?
— Первый я пропил, — мечтательно отозвался Бэг. — Вторым уплатил все долги, да ещё и осталось. Кабак куплю. И людишек найму.
— Не хватит денег.
— Это смотря ими как распорядиться. Если умеючи-то… Вы, ваша милость, не смотрите, что я — шваль и дрянь. Я теперь другим человеком стану. Мне ведь только шанс был надобен, чтобы из канавы подняться. А уж своего шанса я никогда не упущу.
На некоторое время воцарилось молчание. Его прервал невидимый в темноте кареты собеседник:
— Мне нравится иметь с тобой дело, Бэг. Мне нужны такие люди.
— А уж мне-то как понравилось, ваша милость! Будут ещё задания?
— Будут. Покупай свой кабак. Я скажу тебе, где. Не затаил на меня зла за удар кнутом?
Бэг хохотнул:
— Да ежели бы за все удары мне по золотому давали… Я б всю шкуру с себя снял ради таких делов.
— Что ж. Мне нравится твоё здравомыслие. Люблю честных людей.
— Честных? — озадачился мошенник.
— Конечно. Тех, кто не строит из себя святошу. Не рассуждает о нравственности, морали и подлости. Приехали. Иди. Я пришлю за тобой. Жди.
И его милость бросил собеседнику золотой щиток. Бэг, чувствуя себя вдвойне счастливым — от монеты и от того, что внезапно оказался честным человеком — вылез наружу.
Карета поехала дальше.
Ульвар безумно торопился. Он очень боялся, что Джайри не выдержит и сделает что-то непоправимое. Либо что-то такое, что потом придётся долго и сложно исправлять. Всё же она была слишком наивна и эмоциональна. Его девочка. Рано или поздно, она всё равно будет его… Сколько верёвочке не виться… Вот только… Лучше бы рано.
И всё же, несмотря на спешку, Ульвар не вернулся в тюрьму. Пусть дворецкий промучается как следует. Прочувствует всю бедственность собственного положения до дна. Чтобы рыба как следует просолилась, её стоит продержать в соли подольше. Если вытащить раньше — стухнет.
Возвращаться в Берлогу принц так же не стал. После бешенной нагрузки последних дней, королева должна ощутить всю прелесть быть обычной женщиной любимого и любящего мужа. И снова Ульвару пришла ассоциация с рыбой. На этот раз с живой. Так рыбак то подтягивает добычу, пойманную на крючок, то отпускает. Если попытаться вытащить крупную рыбу сразу, то велик риск, что она сорвётся.
А рыбалку принц Ульвар любил намного больше, чем охоту. Окружающим простонародное увлечение принца казалось странным, но…
И Ульвар вновь вспомнил Джайри. Как они сидели на камнях Серебряного пруда и молчали вдвоём, а поплавки их удочек чуть подрагивали на морщинистой воде. Джайри, Джайри… По хорошему, от этой девочки наследник должен был отказаться. Уль видел всю опасность, которую для него представляет эта внеплановая любовь.
— Наверное, у каждого из тиранов была своя слабость, — задумчиво прошептал он. — Слабость, от которой он мог избавиться, но не захотел…
* * *
В Медвежьих горах валил снег. Так густо, что разом потемнело. Дороги замело, горы оказались неприступными. Однако Яр знал, что это — последняя злоба уходящей зимы.
Бывшему наследному принцу, а ныне хранителю Медвежьего щита было двадцать восемь лет, и он научился чувствовать собственное герцогство, как мать чувствует ребёнка. Он любил этот неприветливый край, простых и суровых его обитателей, белоснежные шапки, не тающие даже жарким летом. Здесь всё было просто: смерть — это смерть, жизнь — это жизнь, любовь — это любовь, а бой — бой. И Яр просыпался в холодном поту, когда ему внезапно снилось, что на его голову надевают корону Элэйсдэйра.
Он жалел младшего брата, который был вынужден впрячься в такое непосильное ярмо. Уль был обречён всю жизнь прожить в лживом и коварном Шуге, в интригах и кознях аристократов, продажности низших сословий. И Яр чувствовал перед младшим свою вину. Но Лэйда…
Как всегда, при воспоминании о жене, Яр тепло улыбнулся. Неукротимая, как снежная буря, непредсказуемая и стремительная, словно лавина…
Яр скинул меховой бурнус, отряхнул с него снег и прошёл в Берлогу. Вчера Лэйда прислала чайку, что будет вскоре и, возможно, могла бы быть сегодня, если бы не эта пурга. Герцог отряхнулся и прошёл по каменной лестнице на второй этаж. Он был безудержно, невозможно счастлив, и лишь одно омрачало его счастье — у них с Лэйдой не было детей. Пять лет браку, но… увы.
Яр понимал, что не так часто они бывают вместе, как хотелось бы. Занятые делами собственных щитов, супруги ценили каждое мгновение, которое удавалось вырвать друг для друга. Но основная проблема была в женском здоровье Лэйды. Все эти ураганы, ледяные волны и далёкие морские походы ему не способствовали. Однако Морская герцогиня
