Грешник - Эмма Скотт
Внутри меня мгновенно вспыхнула ярость.
– Пойдем. Нужно обработать.
– Оставь, Люси.
– Ну уж нет. Это неправильно. Просто… неправильно.
Я протянула ему руку, и он позволил мне поднять его на ноги. Добравшись до квартиры, я бросила пакет на пол и подвела Каса к дивану.
– Покажи мне.
– Ты не захочешь этого видеть.
Основываясь на том немногом, что мне довелось до сих пор увидеть, вероятно, он был прав, но я смерила его непоколебимым взглядом. Слегка улыбнувшись, он смягчился, покачал головой, размышляя о чем-то своем, и принялся снимать футболку. Поморщился и прошипел проклятие.
– Позволь мне помочь. – Я подошла и встала перед ним. – Подними руки. – Он повиновался, и я осторожно потянула футболку вверх, стараясь, чтобы ткань не коснулась спины. На мгновение футболка скрыла его лицо, а затем полетела на пол, взъерошив темные кудри на лбу. Наши взгляды встретились, наши губы находились в нескольких дюймах друг от друга, его обнаженная грудь касалась моей.
Меня охватил жар, о котором я годами читала в любовных романах и о котором мечтала, но никогда не испытывала. Особенно с Джеффом Хастингсом в колледже. Наша неловкая возня стоила разве что огонька от свечки по сравнению с пламенной, инстинктивной реакцией моего тела на Кассиэля. В его личном пространстве, так близко к обнаженной и покрытой шрамами коже… Внутри меня стремительно разгоралась огненная буря, от которой перехватывало дыхание. Подобно женщине из сна, я дрожала от предвкушения, жаждала почувствовать освобождение от болезненного желания, копившегося годами…
Мгновение мы дышали одним воздухом на двоих, а затем я отступила назад. Но не могла перестать пялиться. Мой взгляд впился в кирпичную стену мышц пресса, округлую выпуклость его плеч, сужавшихся к четко очерченным и испещренным венами предплечьям.
Я положила руки на эти плечи, якобы чтобы развернуть его – жалкий повод к нему прикоснуться, – и в горле застрял крик. Желание тут же сменилось ужасом. На спине Кассиэля была выжжена пентаграмма размером с тарелку, разделенная пополам странными линиями и петлями. Кожа была красной и разодранной, края раны обуглились.
– Боже мой. Что это?
– Метка Астарота. Напоминание о том, кому я принадлежу.
Я с трудом сглотнула и сморгнула слезы.
– Тебе нужно лекарство. Для этого и для руки. Человеческое тело можно поранить. И твое ранено. Поэтому ты обязан о нем позаботиться.
– Если ты настаиваешь, Люси Деннингс.
Он казался побежденным, но, возможно, все дело в боли. Я поспешила в ванную и вернулась с тюбиком заживляющей и обезболивающей мази. Сама села на диван, а Кассиэль переместился на пол, спиной ко мне. Насколько могла осторожно, я покрыла странные линии прозрачным антибиотиком. Он даже не вздрогнул ни разу, хотя время от времени на его спине бугрились мышцы. Воплощение утонченных линий и скульптурной мужественности.
«И это мне очень знакомо».
Я нанесла лекарство на кожу, и прикосновение к нему вновь разожгло похоть, пламя которой теплилось глубоко внутри меня. Пальцы так и чесались очертить его шрамы. Я жаждала поцеловать их, заново познакомиться с его линиями и чертами, потому что ощущение нашей близости – гораздо более интимной – ярко и живо пробуждалось в подсознании. В сгустившемся воздухе между нами витал сон о воссоединении женщины со своим воином. Словно тайна, ожидающая, когда ее раскроют. Или пресловутая дверь в Нарнию, приглашающая войти в нее…
«У тебя кишка тонка, глупышка Люси. Так что читай свои книжки».
Я вынырнула из своих мыслей, прерванных инсинуациями Дебер, и закончила обрабатывать спину Кассиэля.
– Тебе действительно следует поехать в больницу, но я полагаю, что об этом не может быть и речи. – Я взяла его за руку, чтобы обработать порезы. – Зачем он так поступает с тобой?
– Чтобы питаться болью от ран этого человеческого тела, – ответил Кассиэль. – Чтобы напомнить мне, что я уязвим в своем человеческом обличье.
– Он может… убить тебя? То есть… сделать что-то хуже, чем отправить на Другую Сторону?
Кас не ответил, и гора недосказанностей между нами стала еще выше и более шаткой. Я отложила лекарство на стол.
– Хочешь чего-нибудь поесть? Или, может быть, посмотреть телевизор, чтобы отвлечься от боли?
– Разве ты не должна сейчас работать?
– Возьму отгул на остаток дня. – Я выудила свой телефон из сумки, чтобы позвонить в офис. – Я со смерти папы не брала отгулы и не ходила на больничный. Один день они без меня проживут.
«Да и тебе осталось всего несколько дней на Этой стороне».
Боль в моем сердце тоже была знакомой. Женщина в Японии. Девушка в России. У обеих осталось ощущение, что они приблизились к чему-то реальному, и это тут же рассеялось в дым. Как сон…
Я позвонила на работу, потом повесила свое платье на свадьбу и вернулась на диван. Включив Netflix, стала листать сериалы.
– Видишь что-нибудь интересное?
Кас склонил голову набок.
– «Шиттс Крик»?
– Это лучший сериал на свете. Я трижды пересматривала все серии.
– Почему?
– Потому что он для меня особенный. Да и не только для меня, но и для многих людей. Забавный и очень милый. – Я перещелкивала эпизоды. – Это история о богатой семье, которая теряет все и учится любить и ценить друг друга и то, что у них есть, которая в итоге понимает, что их богатство заключается в другом, более важном аспекте. Затем, в третьем сезоне, Дэвид встречает Патрика, и – о боже мой! – их история любви просто прекрасна.
Я отвлеклась от телевизора и увидела обращенный на меня снизу взгляд Кассиэля. Он заставил меня смущенно рассмеяться.
– Знаю, знаю. Я и мои романы. Но я обожаю этот сериал. Тебе интересно?
Он пожал плечами, и я включила случайную серию, в основном для того, чтобы заполнить повисшую между нами тишину. Выпала серия, где Джонни фантазирует о том, какой была жизнь семьи Роуз до того, как они потеряли все свои деньги.
«Ну конечно же, я должна была выбрать серию, связанную с фантазиями».
Мне показалось, что я уловила запах табачного дыма, и собралась с духом.
– Мы проживаем больше одной жизни? – выпалила я.
Кас замешкался на долю секунды. Кроме меня никто бы не заметил. Легкое напряжение губ. Мгновение, и все исчезло.
– Нет. Как говорила поэтесса, у тебя есть лишь одна безумная, но бесценная жизнь[27]. – Он улыбнулся, хоть и, по всей видимости, вымученно. Страдальчески. – И в этом весь вопрос, Люси Деннингс. Что ты будешь делать с оставшейся частью своей единственной жизни после того, как я уйду?
– Я… я не знаю, – ответила я, от его последних слов по коже
