Мой бывший пациент - Анна Григорьевна Владимирова
Я тяжело сглотнула. С одной стороны, все правильно. Если здесь будет достаточно безопасно, то он нужен больше тем, кто еще находится в реанимации. Но, с другой, не собирается ли он со всеми попрощаться после моего вчерашнего признания?
— Ты же помнишь, что я не дам тебе умереть, да? — тихо напомнила я.
— Помню, — усмехнулся он. — Я не собираюсь умирать.
— Хорошо. Тогда пошли?..
Но он не дал мне встать, прижав к себе крепче.
— Тш, — прошептал мне на ухо. — Ты знаешь, мне еще никогда не было так хорошо в этой комнате…
Пришлось замереть и позволить ему почувствовать тут себя иначе.
— Когда все наладится, мы с тобой обязательно съездим и ко мне домой, завалимся в мою детскую комнату и обязательно там поспим на кровати, да?
— Как скажешь, — усмехнулся он.
— Мы припремся на порог с пакетом готовой еды и бутылкой шампанского, просквозим мимо родственников и закроемся в моей ванной, — фантазировала я. — А я возьму справку для папы от нашего психиатра, что мне нужно прожить все то дерьмо, с которым меня закрывали там в комнате…
— А меня ты как объяснишь? Тоже справкой?
— Да, только другой. Ты женишься на мне, Князев?
— Конечно.
— Покажем ему свидетельство о браке.
— Это должно будет его убедить нас впустить…
— Молча. — И я прыснула.
— Я хотел тебя спросить…
— Что такое? — насторожилась я.
— На тебя повлияет, если вдруг со мной что-то случится?
— В смысле?
— Ив, на меня покушались не один раз, — напряженно выдавил он и выпустил меня, усаживаясь. — И то, что ты говоришь про свое вмешательство в мои шансы на выживание, беспокоит теперь по-другому. Если в меня снова выстрелят, и это окажется фатальным, ты тоже умрешь?
Внутри все похолодело.
— Нет, Стас, — незнакомым голосом отозвалась я, подсела к нему и обняла со спины. — Мне ничего не будет. Это заклятье связывает только сердца и только восстановление тканей и их ресурса.
— Хорошо, — выдохнул он с облегчением.
— Что ты?.. — начала было я, запоздало соображая, что поспешила его обнадежить. — Ты что-то задумал?
— Если Горький не сможет добраться до моего врага, мне придется вмешаться. Я не могу бросить своего волчонка.
Я медленно заполнила легкие вдохом, пытаясь подобрать слова, но не выходило. Ничего не приходило на ум, кроме как закричать, что никуда я его не отпущу. Но я не имею на это право. Ему решать. И он не может по-другому.
— Хорошо, — глухо выдавила я и отстранилась, спуская ноги с кровати.
Утро прошло в безмолвном напряжении. Я осмотрела детей, Стас сделал завтрак. Вчера этого не чувствовалось, но теперь тишина в доме показалась слишком настороженной. Стас хмурился все больше, ощущая то же самое. Дом его отца замер для него в немом укоре…
— Ты не виноват, — прошептала я, снова обнимая его со спины, когда он в очередной раз замер у окна, глядя во двор на детей. Мне доставляло непривычное удовольствие давать ему понять, что я могу быть опорой в любой момент, когда бы он не попросил…
Стас вздохнул, возвращаясь мыслями в реальность.
— Мне кажется, что виноватым чувствовал себя как раз отец. А я этим пользовался.
— Игорь написал, что он в стабильно-тяжелом состоянии. Это ожидаемо после операции.
Стас кивнул и накрыл мои ладони своими, благодарно их сжимая.
— Спасибо, Ив.
А я прижалась губами между его лопаток. Сгусток горячей боли опалил солнечное сплетение и сбил дыхание, и стоило трудов не заплакать. И от него это не укрылось.
— Ты же обещала не дать мне умереть, — мягко усмехнулся он, оборачиваясь.
— Не дам, — шмыгнула я носом.
— Я не умру, Ив. Только не сейчас. Когда у меня есть ты…
Только оба мы слишком хорошо знали, что мир чертовски несправедлив, и никто не может обещать остаться, если это не суждено. Я видела это сотни раз…
Но тут за воротами послышался звук приближавшегося автомобиля, спуская наше утро с настороженной паузы. Дети во дворе забеспокоились.
— Охрана Горького, — сообщил Стас, выпрямляясь.
Я нехотя выпустила его и подала футболку со спинки стула.
— Готова?
— Да.
Мы встретили охранников, Стас с пристрастием сверил их личности с документами, поданными Горьким, и только тогда попрощались с детьми. Уже бросив вещи в машину, я заметила, как Стас глянул куда-то мне за спину и, дав мне знак садиться за руль, направился к дороге. Обернувшись, я увидела, как от небольшого двухместного авто к дому направляется какая-то женщина. Они со Стасом о чем-то поговорили, потом он кивнул и проводил ее во двор.
— Это женщина отца, — объяснил он, усаживаясь на пассажирское сиденье. При этом не спускал взгляда с закрытой калитки. — Она попросила позволить ей побыть с детьми. Я сказал, что буду очень рад. — Он помолчал, прежде чем добавить: — Ни разу с ней не говорил прежде, не желая ее знать.
Я молча завела двигатель, и мы направились в больницу.
***
Когда вчерашний адреналин и агония догорели в венах, меня затопило глухой злостью.
Молчание Горького не нравилось. Звонить было бесполезно, и я чувствовал, как все больше мечется внутренний зверь. Время шло, и здравый смысл начинал сдаваться инстинкту защищать свое. Если до вечера от Горького не будет вестей, я отправлюсь к Ветлицкому сам.
Да, это уже будет далеко вне закона.
Да, эта падаль вывела меня за черту, и, может, в этом и был его план.
Да, может он только этого и ждет.
Но я не мог оставить ему своего волчонка на растерзание. Зная еще непримиримый характер Марка, становилось вообще невыносимо ждать.
Не будет сюрпризом, если Марк преследовал нападавших и именно поэтому попался им в лапы. Он вообще никого не боялся, кидался защищать своих, не глядя на преимущества противника. И сейчас, я был уверен, не будет скулить и просить пощады, а лишь нарываться. Оставалось надеяться на благоразумие Горького и на то, что для
