Ночь в номере 103 - Алиса Аве
– Эту сюда, – приказала Госпожа, указывая на место возле себя. – Ты встань с мальчишкой. Одно неверное движение – убей.
– Как прикажешь, Госпожа, – пророкотал самурай и встал между ней и Рюу.
Госпожа рассматривала Кумико. С отвращением скользила взглядом по морщинам, сжатым губам, дрожащей шее.
– Я совсем забыла, что была тобой. Никак ты не отпускаешь меня. Но я освобожусь.
Кумико закрыла слепые глаза.
Мичи тоже зажмурилась.
Рюу мысленно поблагодарил Мичи за то, что решила не смотреть. Он вспомнил строки, что прочитал в черновике ее книги: «Истинное терпение проявляется, когда терпишь нестерпимое. Истинная любовь – когда терпишь нестерпимое ради другого. Больная эта любовь или святая? Никто не даст ответа».
Когда Мичи приехала в гостиницу, Рюу убедился, что Госпожа одобрит выбор. Девушка оказалась красивой, несмотря на то что периодически гримасничала и натягивала рукава юкаты до кончиков пальцев. Он распорядился заботиться о духе и теле Мичи и надеялся ничем не выдать себя. «Умереть я тебе не дам – обещал он всякий раз, пересекаясь с ней взглядом. – Я бы тебе рассказал, но чем меньше посвященных, тем больше шансов на успех».
Мичи ни в коем случае не должна была разгадать, что он задумал. Если не получится, если он хоть на миг проявит слабость…
«Пусть лучше считает меня чудовищем».
Рукоять меча обожгла его ладонь. Госпожа не заметила движения самурая, вставшего между ней и Рюу. Она давно не обращала внимания на своего самурая.
Меч вобрал груз отобранных жизней. На острие трепетало дыхание Нобуо.
«Она играючи вручила мне оружие, – рассказывал самурай у ворот, в ночь, когда Рюу хотел утопиться в саке. – Не ведающее разницы между человеком, демоном и ёкаем.
“Вот лучшее доказательство моей любви!”
Она требовала рубить тех, кого забирала, и упивалась их агонией.
“Вознамеришься поднять руку на бога – имей под рукой подходящий меч!” – сказала она однажды в исступлении. Я думал, она подарила мне знак своей любви, но ею двигали ненависть и тщеславие, что всегда оборачиваются против исторгнувшего их. Если Госпожу можно убить, то лишь этим мечом».
Магия, заполнившая номер, напоминала круги на воде. Время замерло. Рюу не мог пошевелиться, самурай застыл с поднятой рукой, Мичи оцепенела возле своего тела. Двигались лишь Госпожа и Кумико. Зыбь проходила по их лицам. Госпожа обняла Кумико, прижалась лбом к ее лбу. Черты смазались, морщины ожили, покрыли обеих коричневыми прожилками. Отступили, изгоняемые белым сиянием. Черные волосы смешались с седыми. Свет окутал женские фигуры, скрыл обмен душ. Круги магии пошли вспять, время запустилось. Девушка упала без чувств. Старуха вытерла губы, повернулась к телу на футоне.
– Ты согласна принять меня? – спросила Госпожа.
Рюу задержал дыхание.
«Согласна», – мысленно подсказал он неподвижной Мичи.
– Я согласна, – произнесла Мичи вслух.
Госпожа набросилась на ее тело голодным зверем. Мичи закричала. Та, что была духом, затрепетала и стала исчезать. Та, что лежала на футоне, выгнулась дугой. Госпожа исторгала свою суть из древней плоти. Спешила найти прибежище в заветной юности. Она слегка отстранилась от тела Мичи. Серебристый ручеек тумана струился от губ Госпожи к губам ее жертвы. Сила, стремившаяся из Госпожи, была огромна. Свет, исходивший от дымки, разгорался. Время вновь застывало.
Откровение самурая прогремело в ушах Рюу: «Прежде чем войти в новое тело, она обязана вернуться в пристанище, в котором обитала до сделки. Зачеркнуть старый договор. И заключить новый. Ты должен успеть, пока она уязвима. Действуй!»
Меч сросся с рукой. Свист стали уподобился плачу.
Рюу пронзил тело старухи.
Самурай не обманул.
Он любил ее. И не мог видеть то, чем она стала.
Кровь не потекла по лезвию.
Тряпье осело на пол.
Происходящее доходило до Мичи постепенно.
Госпожа задала ей вопрос, и слова выскочили сами собой, словно пришли извне. В ней подняла голову Мичи-служанка-рёкана, расслышала голос молодого господина и произнесла «Я согласна», не задумываясь. Она была рада угодить хозяину. Жгучая боль обожгла Мичи, когда Госпожа прижалась к ее телу, присосалась к губам. Точно кинжалом пронзило сердце, разорвало грудь.
Мичи рухнула в пропасть, раскрывшуюся над и под ней, она падала и уменьшалась. Перед глазами мелькали знакомые лица: мама, папа, Нару-тян, бабушка, университетские друзья, официант в писательском кафе, молодой человек, следящий за ней из-за ноутбука. Образы смахивала невидимая рука. Выплывали лица духов, Хакусана-сан с поджатыми губами, Асу-сан с мукой на щеке, Сэдэо-сан со шваброй.
Мичи отрицала боль, как могла, но тело сжималось, острые когти рвали кожу. Улыбающийся Рюу возник перед ней во весь рост, что-то сказал. Спросил? Предложил?
«Да, да! – ответила Мичи, забывшая, кто она на самом деле. Мичи-дух, Мичи-на-футоне, Мичи-служанка соединились и превратились в точку, в ничто в непроглядном мраке. Утонули в агонии, раздирающей ребра.
И боль отступила.
Мичи, крохотную и одинокую, покачивало в холодном течении. Она не чувствовала холода, как не чувствовала тревоги. Все отступило, потому что в пустоте не осталось ощущений. Рюу не исчез. Помахал ладонью в свою сторону: «Иди сюда, дело есть!» Точка-Мичи поплыла к нему. «Скорее всего, надо вымыть купальни», – прошептали волны. Она представила, что обернулась песчинкой в саду камней, и волны, нарисованные бамбуковой палкой, несли ее выполнять привычную работу. Но Рюу держал какие-то листы с завернутыми концами. Листы были сплошь испещрены точками. Множество Мичи на белом фоне – не песчинки. Песок бы не удержался на листе. Точки сливались в цепочки, распадались и собирались вновь. За Рюу возник Нобуо, волны побежали быстрее. Нобуо тоже улыбался, намного добрее, чем старший брат. Его улыбка пробудила в Мичи узнавание. Она поняла, чем были эти точки.
«Ты могла бы обрести свой голос», – сказал Нобуо у пруда.
«У меня теперь даже тела нет», – ответила Мичи.
Тела она лишилась. Она – точка. Именно та точка, которой не хватало на протянутых к ней листах.
Завершение.
Рюу схватил точку-Мичи, сжал в когтистых лапах, покрытых чешуей, скомкал, придал форму. Он сверкал и переливался и передавал свет Мичи. Она покрылась слоями перламутра, засияла чистым жемчугом. Рюу подкинул жемчужину, она прокатилась по его извивающейся, длинной спине. Хвост щелкнул – жемчужина полетела, набирая вес, увеличиваясь в размерах.
Руки и ноги развертывались, как полотна неопытной художественной гимнастки. Так осознают себя листья, проклевывающиеся из почек ранней весной. Выкручивало голени, болели ребра, саднило горло. Мичи расталкивала темноту.
Она вывалилась на что-то мягкое.
Футон.
Запуталась в покрывале, увидела тряпье, Кумико, самурая, Рюу.
– Рюу! – подскочила Мичи.
Рюу на татами обнимал неподвижную Кумико. У его ног валялся меч, лезвие покрылось черными пятнами, они разрастались и дымились. Воин сидел подле, сняв шлем. Лицо его казалось удивительно добрым и спокойным.
– Где она? – спросила Мичи, имея в виду Госпожу. И осеклась. Голос отозвался в груди, в ушах, загудел во лбу.
Никто не ответил.
У футона лежал ворох старой одежды. Номер дышал сосновой хвоей. На балкон заглядывала луна, окруженная ожерельями звезд. Небо освободилось от тумана.
Мичи прочистила горло, повторила вопрос.
Рюу уставился в никуда. Он не слышал и не видел ее.
– Что с тобой? – Мичи подкралась к нему, потрясла за плечо. – Очнись! Кумико жива?
Рюу молчал. Белые волосы походили на паутину, переплетаясь с темными прядями Кумико. Мичи взяла ее за руку, надеясь нащупать пульс, – ничего, даже слабого биения.
– Надо найти зеркальце, проверить дыхание! – Она снова затрясла Рюу.
Он слабо улыбнулся и произнес:
– Спасибо.
– О чем ты? – отшатнулась Мичи. – Надо проверить. Ты меня слышишь?
– За то, что тебе не все равно. За то, что ты рядом.
Лунный свет подбирался к нему, смешивался с волосами. Луна стала больше, разогнала звезды, забралась на балкон.
– Кто-то должен занять ее место.
– О чем ты? – повторяла Мичи как заведенная. Она испугалась, что Рюу рухнет рядом с Кумико, но самурай придержал его за спину.
– Смерть не может
