«Стрела Амура» и ведьмина натура - Маргарита Преображенская
Каждая комната была полна моих детских воспоминаний, но кроме этих светлых вспышек в памяти ощущалось ещё что-то неуловимое, чего никогда не было раньше. Возможно, это Венец снова вёл меня, подталкивая к каким-то свершениям. Я остановилась в кабинете, и мне почему-то вспомнился наш разговор с Витюней, в котором тот рассказывал мне о моей прапрабабушке, забыв упомянуть о том, что с ней стало потом, после того как она нарушила закон. Ну не казнили же её за то, что она выбрала себе в мужья кого-то из представителей высших рас? К тому же ведьмы-свахи могли жить довольно долго.
Матильде, например, было уже порядка ста лет, что она тщательно скрывала, применяя косметическую магию, но информация всё равно как-то просочилась, став поводом для разных шуточек за спиной главсвахи про её «бабушачьи» вкусы и прочее. Но что же стало с моей прапрабабушкой? Думая так, я опустилась в кресло и принялась задумчиво перебирать разные безделушки в ящике стола, а потом в тайнике, где хранила важные бумаги, пока не наткнулась на старинный медальон на тяжёлой цепи, изготовленный из потемневшей от времени бронзы, – тот самый, что показывал мне Витюня. Внутри были портреты моей прапрабабки и её загадочного избранника. Как его сюда занесло?! Витюня, наверное, спрятал, перед побегом, боясь потерять в суматохе. А, может, медальон нельзя было выносить из дома?
Я взвесила его на ладони, чувствуя, как цепь медленно вытекает сквозь пальцы, словно струя прохладной воды, а потом распахнула створки, чтобы ещё раз взглянуть на портрет моей прапрабабки. Меня не оставляло ощущение, что я вот-вот узнаю какую-то страшную тайну. Прапрабабка улыбалась мне с портрета почти так же хитро, как пиковая дама Герману в одноимённой повести Пушкина. Я осторожно коснулась кончиком пальца её лица и почувствовала, что Венец вновь стал нагреваться – явный признак нового озарения, будь оно неладно!
Перед глазами возникла странная картина; вернее, сначала она вовсе не была странной: обычный московский пейзаж в районе Берсеневской набережной, с тем самым домом, где у Амура была квартира с надписью «vixi» на двери. Но постепенно этот пейзаж начал обретать пугающую многослойность. Складывалось впечатление, что годы, дни и века наложились друг на друга, словно листы бумаги, постепенно с каждым новым слоем преобразуя старинную постройку в образчик советского конструктивизма, ставшего призраком сталинских репрессий. И странное дело, теперь эти слои постепенно растворялись, будто ведя обратный отсчёт.
Вскоре моему взору отрылся небольшой дом, к которому, спешившись с коня, уверенно шла моя прапрабабка. Я вздрогнула, заметив знакомую надпись «vixi», сверкнувшую на двери, которую решительно распахнула эта загадочная женщина. Вид у неё был такой, будто она собиралась сражаться насмерть. За дверью неожиданно мелькнул до боли знакомый пейзаж: древнегреческий храм с колоннами, только вместо статуй там были совершенно живые боги.
– Интересное кино! – пробормотала я, сделав попытку вглядеться в глубину слоёв, и картинка, словно повинуясь моему стремлению, приблизилась так, будто я видела всё глазами моей прапрабабки.
Правда! Боги были живыми и настоящими! Издали они казались похожими на людей, но на самом деле это было лишь внешнее сходство, создаваемое игрой человеческого ума, старающегося найти всему простое логическое объяснение. На самом же деле, там, за дверью с надписью «vixi», находилось другое измерение, с иным ходом времени, законами физики и иными правилами анатомии. Чем ещё можно был объяснить свершенную внешность богов, и, например, то, что один из них держал в руках настоящую молнию? Не иначе как сам Зевс Громовержец! А этот, с огромной вилкой в человеческий рост и подозрительно синей бородой? Посейдон, что ли?
Пока я рассматривала богов, в зал стремительно ворвалась белокурая фигуристая дама без возраста, красивее которой мне никогда не приходилось видеть. Она была одета в лёгкий полупрозрачный хитон, будто сотканный из прядей лунного света. Эта одежда не скрывала её прелестей и волнующих изгибов фигуры, а скорее, выставляла их напоказ, дразня лёгкой завесой дерзкие взгляды мужчин, чей мозг сладко замирал, пытаясь найти изъяны в этой роскошной, породистой и, я бы даже сказала, «богической» внешности. Но разве бывают изъяны у богов, а тем более у богинь?! Ну разве что скверный характер, но совершенству его можно простить.
За этой дамой, шелестя крыльями и хихикая, ввалилось целое стадо купидонов. Держа свои мелкие луки, казавшиеся безобидно детскими, эти кудрявые сорванцы только и делали, что высматривали, кому бы всадить стрелу в бок. Мне пришло в голову, что Иван Царевич – это, возможно, тоже некий повзрослевший купидон, не учтенный строгой белокурой красавицей. Кто она такая? Неужели Афродита – бабка Амура? Похожа. Моя прапрабабушка в отличие от меня вовсе не была в восторге от увиденного. Она смело вошла внутрь и так громко, насколько позволял слегка осипший от волнения голос, произнесла:
– Верни мне моего возлюбленного, или я уничтожу Венец!
– Замолчи, несчастная! – надменно произнесла Афродита. – Низшие расы не имеют права даже упоминать этот артефакт всуе, не то что торговаться с нами!
– Ну что ты, сестра?! – хитро улыбаясь, сказал красивый мужчина, чьи крылатые сандалии буквально рвались в полёт, но не могли самостоятельно отстегнуться от лодыжек своего хозяина. – Люди родственны нам по крови, пусть говорит!
Судя по всему, это был бог торговли Гермес – главный по переговорам и заключению сделок.
– Где находится венец, знаю только я, – сказала тем временем моя прапрабабка. – Я готова обменять его на своего возлюбленного.
– Хорошо! – с ходу согласился Гермес. – Отдай нам венец и забирай хоть всех эротов вместе взятых.
Стая щекастых купидонов, внимательно следившая за этой беседой, возмущённо зашелестела крыльями и языками:
– Куда ж ей столько эротов?!
И в самом деле, такой эротический слёт не вписывался в цель визита моей прапрабабки.
– Ну так выбери из них того, кто тебе нужен! Или, может, нового кого присмотришь? – предложил Гермес.
За его добродушной улыбкой скрывался какой-то подвох, но моя прапрабабка, казалось, не замечала этого. Впрочем, мне, наблюдая со стороны, было просто судить. А что случилось бы, окажись я на её месте? Наверное, она так тревожилась о судьбе своего
