Марина Кистяева - Я всё снесу, милый
Говорить было трудно, но Зоя, сделав над собой усилие, продолжила:
— Понятия не имею, что было потом. Естественно, тот разговор закончился скандалом. Я назвала мальчика Юру больным на голову. Возможно, была чересчур резка. Не знаю. Эмоции зашкаливали. Его предложение казалось сродни самоубийству. По крайней мере, для меня.
— Но ты все‑таки оказалась в капсуле, — жесткий взгляд серых глаз не отпускал.
— Оказалась.
— Как?
— Мрасс, я же говорю: не знаю! — голос Зои завибрировал. Она не хотела вновь переживать тот ужас, который охватил, когда проснулась в «Рассвете» и поняла, что произошло. Хотя «поняла» — неподходящее слово. Зоя не могла смириться со случившимся неделю. Требовала у врачей позвать Юрия, посчитав, что это розыгрыш. Все оказалось правдой… — Не знаю… Юрий еще несколько раз заводил подобные разговоры, а я не желала слушать. В конечном счете он сообщил, что отец оплатил ему криосон. Даже дату назначили. Признаюсь, я ждала этого дня. По крайней мере, рассуждала так: Юра избежит смерти, а я стану свободной. Больше не будет принуждения.
— Виктор Валерьевич больше тебе не угрожал?
Зоя поморщилась и побледнела.
— Был один эпизод. За неделю до заморозки Юрия его отец напился и заявился к нам в квартиру. Нес полную околесицу. Мол, я такая — растакая буду ходить по земле, пока его мальчик будет спать. Не знаю, чем бы закончился его визит, если бы не пришел Юра, — от воспоминаний о неприятном инциденте на коже девушки появились холодные мурашки. — Я боялась его, и он это знал.
Реакция мрасса Варшавского оказалась странной. Он сжал кулаки, весь подобрался, напомнив Зое хищника, вышедшего на охоту.
Неужели ее рассказ задел мрасса?
— Я чувствую, что в тебе до сих пор остался тот страх.
— Ничего не могу с собой поделать. В те месяцы я впервые столкнулась с моральным и физическим насилием. Не будем об этом. Не хочу вдаваться в подробности. Одним словом, я оказалась наивной и непредусмотрительной. Мне следовало понимать, что мальчик Юра всегда получал желаемое. А он вбил себе в голову, что Земля в опасности, и в будущем он хочет видеть меня рядом, — Зоя замолчала, заново переживая неприятные мгновения. — Подписывать документы на добровольное погружение в криосон я категорически отказывалась. И погружать меня в него не имели права. Так рассуждала я…
Она замолчала.
Молчал и Юлиан.
Зоя облизнула пересохшие губы и продолжила:
— Последнее воспоминание до того… ужин с сестрой. Ольга нас пригласила к себе. Я еще тогда удивилась. Она была в восторге от возможности прикоснуться к жизни сильных мира сего. И во время ужина меня немного смутила ее суетливость и… — Зоя недоговорила, предательские слезы все‑таки выступили на глазах. Она не стала их прятать. Ей не было стыдно за свои переживания. — Они слишком часто переглядывались. Слишком.
— То есть ты думаешь, что сестра причастна к погружению в криосон? — хрипло спросил Варшавский.
Зоя развела руками.
И этот жест выглядел очень наивным.
— Не хочу об этом думать. Просто не хочу. У меня остались хорошие воспоминания. И думать, что родной человек… Нет, не хочу. Я искренне надеюсь, что Ольга прожила долгую и счастливую жизнь.
— Ты заснула у нее в квартире?
— Нет, — Зоя покачала головой. — За ужином мне стало плохо. Кровь пошла носом. Юра быстро собрался, и мы поехали к нему. Опять‑таки, они обменялись странными взглядами… Черт! Мрасс, все, хватит! Не хочу больше говорить на эту тему! Не хочу…
Две крепкие руки притянули к себе и обняли. Одна легла в область талии, вторая — на затылок. И начали нежно поглаживать.
Казалось бы, простая ласка.
Ничего сверхъестественного.
А у Зои возникло чувство, что душу перевернули.
Она вроде бы только — только облачилась в броню и не желала с ней расставаться. А тут… приласкали.
— Ты меня жалеешь? — уткнувшись в мужскую грудь, спросила Зоя. В ногах появилась слабость, и пришлось прижаться к мрассу — так, на всякий случай.
— Честно?
— Ну, да.
— Ты вызываешь во мне противоречивые чувства.
— Какие?
— Мне искренне жаль, что с тобой так поступили в прошлом. Но я рад, что ты оказалась в центре. И теперь со мной.
Последнее говорить не стоило. Пусть мягко, но мрасс напомнил, кто она. Ширас. Инкубатор. И ее откровения ничего не изменят.
— Пусти, — выдавила Зоя, чувствуя, как сердце сжимают стальные прутья.
— Нет.
— Почему нет?
— Потому что тебе больно. А мне не нравится, когда ты испытываешь боль. Хочу видеть тебя счастливой.
— Тогда отпусти и увидишь, — порой она бывала очень упрямой.
— Говорю же: нет. Мне нравится прижимать тебя к себе, вдыхать твой запах. И ты… очень мягкая.
— Мягкая? — губы Зои дрогнули в улыбке, а холод, пытавшийся завладеть не только телом, но и душой, сдал позиции. Нет, покидать ее он не собирался. Лишь немного отступил.
— Угу.
— Юлиан, я тебя не понимаю…
— И не нужно.
— Как скажешь. Отпусти — еще раз говорю, — сказала Зоя, и, противореча собственным словам, снова положила голову на его грудь.
Пусть он ее мрасс.
Пусть.
Стоит признать, что не самый плохой вариант.
Жизнь не оставила ей выбора.
С этим ничего не поделаешь.
Пока.
— Не спорь. Как только успокоишься — отпущу.
— И приставать не будешь?
— М — м-м… Пока ты не сказала, я даже не думал об этом, — и в подтверждение слов мрасс крепче прижался к ней бедрами, демонстрируя возбуждение.
Вот даже как…
Зоя прикусила нижнюю губу. Она сходит с ума! Бросается из одной крайности в другую. Запуталась окончательно и бесповоротно. Но хочется верить, что придет время — и найдет в себе силы расставить все точки над «и».
–
Я успокоилась. И хочу получить бартер с твоей стороны, — Зое необходимо было отвлечься и не думать о выпуклости на мужских бедрах, которая приятно вдавливалась в ее тело.
— Ты имеешь в виду откровенность?
— Ну, да.
— Ее не будет.
Ответ ошеломил девушку, и она отпрянула.
— Как не будет? — чувствуя обиду и разочарование, воскликнула Зоя.
— Не кипятись раньше времени, Зоя. Я не стану ничего тебе рассказывать. Уже говорил, что ты получишь нечто большее. Я хочу кое‑что тебе показать. Вернее, кое с кем познакомить.
Глава 14
— Дан, колись.
— Не понимаю, о чем ты, ширас Зоя.
— Понимаешь — понимаешь. Что задумал Варшавский?
— Я не уполномочен знать о планах многоуважаемого мрасса.
— Затейник, врешь и не краснеешь!
