Рыцарь и его принцесса (СИ) - Дементьева Марина

Блодвен смолкла, узкие ладони белели на коленях, пальцы сжимались. Наконец она качнула головой, длинные каштановые пряди упали на грудь.

— В твоих словах довольно правды, Ангэрэт. Призна`ю: я была к тебе несправедлива: ты уже не дитя. Я устала… устала от всего, устала ненавидеть тебя. Нам не стать подругами, для этого слишком поздно. Но и врагами… ты права. Разве не этого хотел мой муж? Он добился своего, годами я была послушна его воле, обманываясь, будто бы это говорит моя собственная ненависть, а сама внимала нашёптываниям его злобы. Он натравил меня… как гончую, а я преследовала и рвала, точно лишилась разума и движима лишь животным чутьём. В нас обеих довольно отравы, и я не стану травить тебя своей горечью.

— Благодарю тебя, Блодвен. Если так ты решила, для нас достанет и этого.

Блодвен помедлила с ответом.

— Не стану отрицать: это я предложила вредоумного старца тебе в мужья. Расписывала всеми красками, какую пользу союз с риагом Стэффеном принесёт ард-риагу, а сама помышляла о том лишь, что худшей четы для тебя не сыскать… Но не могла и предположить, что Остин согласится.

Я кивнула. Губы, помимо воли, сложились в нерадостную улыбку.

— Положение отца шаткое, как никогда, и нет ничего странного в том, что союз со Стэффеном показался ему выгодным. Старик сам по себе — ничто, но отец не может не знать об истинном положении дел в туате риага.

— Да, его бастард шустёр и своего не упустит, — отрешённо согласилась Блодвен. — Полагаю, тебе уже ясно дали понять, что следует ждать скорого вдовства, которое, в свою очередь, продлится недолго.

— Всё так. И, коль уж мы обе знаем об этом, отцу всё известно тем паче. Я всегда знала, что всё произойдёт именно так, и отец выберет не мужа для дочери, а сторонника для себя. Однако… не могу не думать, что существует иная, скрытая причина.

— Вероятно, так и есть. Но не возьмусь и предполагать, в чём она.

Я поднялась. Все нужные слова были сказаны. Блодвен прощалась сдержанно, но было бы безрассудством ожидать лучшего отношения. То, что ломали годами, не восстановить за единственный, пусть самый искренний, разговор.

Наверное, жизнь была ко мне не столь уж жестока: я ничуть не покривила душой, говоря, что простила мачеху за измывательства надо мной, бывшей тогда ещё ребёнком; я и впрямь не возмогла ненавидеть глубоко и долго. И потому гнётом на сердце лежало то, как нехорошо мы расстались с Джедом.

2

Не слышно даже эха, и горький факельный смрад прямо уходит под закопчённые своды. Я прижала к окованному полосами дереву открытую ладонь, не решаясь сжать пальцы в кулак и постучать. Ладонь канула в пустоту: дверь отворилась вовнутрь.

Джерард стоял на пороге, а я даже не стремилась постичь, какое безымянное чувство поведало ему о моём появлении, по какому наитию пошёл он навстречу моему желанию и нерешимости. Он виделся тёмным силуэтом на фоне ещё большей черноты, далёкий свет факелов почти не достигал его лица, и оставалось лишь гадать, с каким чувством Джерард встречает меня.

Можно было полагаться лишь на слух, но Джерард молчал, предоставляя право высказаться поздней — и незваной — гостье. Я прикусила губы, болью подстёгивая себя заговорить.

— Джед…

Неразличимый в багровой тьме, он ответил смутным движением.

— Не надо. Я понял.

На миг я склонила голову, словно нерадивая прислужница, и, развернувшись, чтоб уйти, негромко прибавила напоследок:

— Я хотела лишь, чтоб не осталось ничего дурного между нами… Прощай.

— Ангэрэт, постой!..

Я замерла от тихого оклика с глухо стучащим сердцем. Джед притворил дверь и на миг замер, верно, прислушиваясь, нет ли кого поблизости, с его звериным слухом наёмник мог узнать это наверняка. Я смутилась тому, как вовсе забыла об осторожности. Застань меня кто у дверей наёмника в неурочный час… разумеется, не преминули бы услужливо доложить ард-риагу, а уж отец обрушил бы все громы и молнии на мою голову. Слухи непременно пошли бы гулять по Таре: как же, высокородная невеста поставила под сомнение свою… благопристойность. Такой товар не может оказаться порченым. Сделалось мерзко, до тошноты.

— Ангэрэт, ты занимаешь себя напрасными мыслями, — промолвил меж тем Джерард, уверившись в том, что о заполуночной встреча останется известно лишь нам двоим. Он успел приблизиться и стоял так, что можно было коснуться, протянув руку… чего мы, конечно же, не решались сделать.

Мои губы сжались упрямо и горько.

— Я пришла извиниться…

— Пустое. Это я выбрал тогда не лучшее время для заверений…

Я подняла взгляд, и вздох сорвался прежде мысли; рука сама взметнулась к лицу Джеда.

— Что это? Откуда?..

На щеке багровел длинный, вскользь оставленный порез.

Ответ не требовался. «Не прощаюсь с тобой, брат бастард»…

— Стэффен!.. — выдохнула с яростью.

Джерард покачал головой, с улыбкой глядя на меня сверху вниз и легко сжал плечи.

— Размен более чем удачный.

— О каком размене идёт речь?

Глупо было отрицать очевидное: я не находила себе места, думая лишь о возможной опасности для Джерарда, хоть сам он отнёсся к этому… попросту легкомысленно.

Видя моё волнение, Джерард отвечал уже серьёзней.

— Худшую опасность таят в себе враги скрытые, от которых не знаешь, когда ждать удара, и бьют они в спину.

С таким суждением я склонна была согласиться. Казалось, Стэффен только и искал повода для драки и, получив своё, не стал изыскивать уже повода для мести и длить вражду. Признаться, я никогда не понимала мужского обычая все споры разрешать с помощью меча или кулака и расходиться после вполне довольными друг другом, а то и — странность, которой я не находила ответа вовсе — положить тем зачин дружбе, подчас дружбе крепче той, что завязывалась куда как более естественно, и сразу после стычки отправиться в ближайший кабак.

— И не нужно ничего понимать, — рассмеялся Джед на моё недоумение. — Наш со Стэффеном спор разрешился почитай что мирно: такие мелочи, — он улыбнулся краем губ, дёрнув пораненной щекой, — не в счёт.

Но Джерард не слышал того, что говорил мне Стэффен. Я нахмурила брови.

— И всё же: ты уверен в том, что он не враг нам?

Джерард кивнул без раздумий.

— Да. С этой стороны можно не ждать удара. Не бойся, Ангэрэт. А впрочем, вскоре узнаю наверняка.

— Увы, не могу обещать тебе этого, — вздохнула я.

Джерард подошёл и приблизил лицо, почти касаясь губами моего лба. Он хотел что-то сказать, но замер, заслышав в отдалении неясный звук. На миг обнял мои плечи и тотчас отпустил.

— Пора, Ангэрэт…

— Да, — блёкло улыбнулась ему, — помню. Птичке пора в клетку, не то птицелов разгневается.

Весь недолгий путь до своих покоев я осязала на себе его взгляд — неужто это большее, на что могу надеяться? Заполуночная встреча, одарившая маетой бессонницы, ворованный взгляд и раскалённое марево меж разделённых тел — это моя отрада?

Я слышала от Нимуэ: прежде женщины моего народа были свободнее, вольней выбирать, кого им любить, а кого ненавидеть, кого назвать своим мужчиной, а кого отвергнуть с позором. Я слышала: существует множество уловок, умело прибегнув к коим, возможно сделать свою судьбу счастливей, наречь себе суженого, когда и против его воли… Я слышала: прежде женщины моего рода держали в руках не одни иголки, но брались за копьё, лук или меч и выходили сражаться плечом к плечу с мужчинами… Я жалела: времена те канули в прошлое, уловки не про меня, а кровь гордых, вольных и бесстрашных женщин перебродила в моих жилах и выродилась в мутную водицу.

Минули века беспределья, века раздолья, когда герои вершили себе судьбы, бросая вызов самим небесам — не земным тиранам. Былые исполины измельчали, едва выделяясь меж прочих людей; чувства, столь же необоримо сильные, как те, в чьих сердцах они горели, сотрясали устои, озаряли весь мир. Прежде и ненавидеть умели лучше, чем ныне — любить: ненавидели открыто, щедро, до последнего вздоха. Теперь же и любят — с оглядкой, таясь, как постыдную хворь перебарывая, хороня в себе заживо лучшее из того, что дано познать. Отец назначил дочери супруга, и дочь покорно приняла назначенное, замкнув в себе истинные чувства, — вот славный пример нынешних рабских времён!