Над словами (СИ) - Иолич Ася

– Прости.

Она прижалась к нему, слушая, как бьётся его сердце, и гладила его плечо, успокаивая себя. Он дышал ровно, и темнота с искрами звёзд в его глазах была спокойной.

– Равновесие внутри меня. Ты рядом. Ходила на ярмарку?

– Нет. Мы с Шако составили учебную книгу. Харвилл сказал, расходы будут расти. Ты тратишь на весь сэйнан с кучей катисов всего в два раза больше, чем на выручку Арчелла. Ты знал, что камьеры приторговывают сплетнями?

– Конечно. Все охочи до сплетен. Всем интересно знать, чем развлекаются соседи. Знаешь, я думаю, нам надо съездить на Венеалме. Он прав. Расходы будут расти. Сейчас поцелую Кимо и поедем.

– Погоди. А как же наказание? За список неподобающих слов?

– М-м, а ты стремишься очистить совесть? А ну-ка, перечисли, что там в списке.

Аяна перечислила, и Конда надолго замолчал.

– Я накажу тебя двадцать семь раз. За каждое из этих слов отдельно. А потом ещё три раза за те слова, которые ты сама составила из предыдущих. Всего тридцать раз. Я учил тебя арнайскому не для этого. Я думал, ты применишь его для того, чтобы вызвать нежные видения над страницами трактатов, а ты...

– Погоди, ты вдохновил меня. Я составила ещё одно. Дай ухо.

Конда очень внимательно выслушал, посмотрел на неё и поднял бровь.

– У тебя богатое воображение. Тридцать три раза. Тщательно, старательно обдумай это. А теперь пойдём есть. Вчера тут пахло пирогом.

Верделл не спустился к завтраку. Аяна сидела, глядя, как Конда с аппетитом поглощает ароматный мясной пирог, и он улыбнулся в ответ на этот взгляд, наполнив её сердце нежностью, такой, что в носу защипало.

Кимат, тёплый и сонный, сидел у неё на коленях. Аяна целовала его в макушку, пока он вяло ковырял пирог, а потом зевнул и убежал играть со связкой выточенных из дерева ключей.

Шумный, полный запахов, висевших в прохладном воздухе над улицами, Ордалл раскинулся между двух склонов, будто стекая с них к зданию хранилища.

– Конда, мне тут достался твой пропуск, – сказала Аяна, вспомнив, как удивилась, достав из сумки пластину. – Мой метательный – у кого-то из анверов.

Конда с весёлым укором покачал головой.

– Ладно. Особой разницы нет. Так даже лучше. Не порежешься, таская его в твоей невообразимой сумке.

– Там, между прочим, только самые нужные вещи, – обиделась Аяна. – А раньше в ней ещё всегда были лепёшки, которые ты уничтожал своими красивыми зубами.

– Немного скучаю по ним. Жаль, тут нет этого зерна. Секаля.

Воспоминания о долине немного тревожили память. Харвилл встретил их на пороге и встревоженно заглянул Аяне в лицо.

– У тебя было такое же выражение, когда ты думала о доме, – сказал он.

Конда усмехнулся и подошёл к столу .

– Можно? – спросил он, показывая на записи, и Харвилл кивнул.

Листы бумаги шуршали, и лицо Конды становилось всё более задумчивым. 

– Ну что ж. Я знаю о том, что происходит с сэйнаном. Харвилл, ты владеешь словом. Мастерски владеешь. Думаю, это дар, и ему можно найти применение.

– Если это как-то связано с государственным театром, то я пас, – сказал Харвилл с улыбкой. – Не хочу попасть в самую середину этого болота.

– Если долго кидать камни в топь, рано или поздно вершина горки покажется и обрастёт травой, – сказал Конда.

– Предпочитаю строить из них замки на глине деревенских площадей. Отсутствие результата угнетает меня.

– Правильно обработанная глина не уступает некоторому камню и даже превосходит тот, который потрёпан веками.

– Искусных мастеров немного, – сказал Харвилл, косясь на Аяну.

– Их и не будет, если бить по рукам каждого, кто подходит к печи.

– Я, к слову, до недавнего времени думал, что эта печь – лишь для румяных пирогов.

– Как оказалось, в ней и сталь можно закалять.

– Зачем сталь, если нет войн?

– Ею лечат и гниющие раны. Гниение уничтожает вернее, чем пожар, потому что оно незаметно. Когда ты находишь его на поверхности, это значит, что внутри уже ничего не спасти, и ты прекрасно знаешь это.

– Ты же не заинтересован в сходе лавины, – прищурился Харвилл. – Ты не собираешься искать самородки в глине сошедшей сели, страгивая камешек. Ты далёк от этого, как звезда от копошащегося муравейника. Зачем тебе это?

– Нет. Лавина мне не нужна. Её легко вызвать и невозможно остановить. Я ценю спокойную жизнь и просто хочу подарить любимой её мечту, – сказал Конда, тоже прищуриваясь. – Хочу посмотреть, как поют лягушки в болоте, когда в него вдруг вбегает ледяной ручеёк с горы. Хочу узнать, что за поворотом нити. Это часть игры. Тебе должно быть это знакомо.

– И где этот камешек?

– Что-то подсказывает, что Аяна нащупала его, когда шла по краю обрыва за своей мечтой.

– Она не вынет его.

– А Нелит Анвер – вынет. Он просто пинает камешки, и некоторые падают в щель между булыжниками, а некоторые – в воду.

– Мы не увидим кругов.

– Зато со дна, возможно, всплывут куски окаменевшей смолы с дивными созданиями. Круги увидят уже другие.

– И что ты предлагаешь?

Конда широко улыбнулся, глядя на Харвилла.

– Харвилл, компания Верделла не у тебя собирается?

– Вчера пришли сюда. Сидели до ночи.

– Скажи им, что я хочу извиниться за то, что им пришлось убегать от лютой Аяны. Ай! Не обижай меня, любовь моя. Иначе тридцать три превратится в тридцать четыре.

Аяна с укоризной посмотрела на него. Конда расхохотался.

– Поехали. Давай поиграем, любовь моя.

Вечер тихо подступал к гостевому дому на берегу кирио, окутывая его синим бархатным плащом, приглушая шорохи, запахи, размывая очертания предметов. Столовая сияла множеством свечей. Верделл недоуменно оглядывался, переступая порог, потом внимательно посмотрел на Конду, но тот лишь улыбнулся и гостеприимным жестом пригласил гостей к столу.

Камьеры робко заходили, оглядываясь на Аяну в приличном домашнем платье, которая стояла, грозно поглядывая на них, но, завидев вино на столе, явно веселели.

Наконец все расселись за столом, Луси с Вараделтой внесли блюда с закусками и большую форму с пирогом.

– Хотел перед вами извиниться, – сказал Конда. – Давайте выпьем за взаимопонимание и щедрые, никогда не пустеющие кладовые.

Верделл хмыкнул и ничего не сказал, поднимая стакан с вином, и остальные последовали его примеру.

Аяна зашла в столовую и ещё раз обвела парней негодующим взглядом. Конда незаметно подмигнул ей, показывая взглядом наверх, в спальню.

– Ну что? Как? – спросила она, закрывая за ним дверь, когда он наконец поднялся к ней.

– Прекрасно. Теперь жди сигнала. Ты всё помнишь?

Аяна кивнула, хихикая, и открыла дверцу шкафчика.

– Тогда я пока подготовлюсь.

Ожидание утомляло, но впереди ждала забавная игра. Прямо-таки представление. Аяна ходила по комнате, шурша голубым халатом, когда наверх поднялась Луси.

– Они допили вино. Кир сказал, пора.

Молчаливая лестница проводила её вниз, дружески подставляя крепкие перила. Аяна тихо открыла входную дверь, накидывая плащ, и тут же оглушительно захлопнула её.

Шаг, второй. Она Ондео, баснословно дорогая актриса, и она пылает.

– Ах ты мерзавец!!!

Скомканный синий плащ полетел через порог столовой прямо в лицо Конде, который съежился, ссутуливаясь и уменьшаясь, подобострастно склоняясь перед ней.

– Я всё знаю!!!

Конда дрожащими руками прикрыл голову перед её обличающе вскинутым пальцем.

– Выметайся из моего дома! Не желаю тебя больше видеть! Проклинаю тот день, когда связалась с таким мерзавцем, как ты!

Конда кинулся на колени перед ней, пытаясь поймать край голубого подола. Аяна встряхнула голубыми прядями парика и рванула подол у него из рук.

– Ондео... – простонал Конда. – Нет...

– Пошёл вон! Не желаю видеть тебя! Не возвращайся, иначе пожалеешь!

Аяна развернулась, резко дёрнув плечами, и направилась к лестнице, краем глаза наблюдая, как Конда с хитрым прищуром, страдая и запинаясь, бредёт к двери. Она поднялась наверх, громко хлопнула дверью женской половины, выкрикнув самое обидное для любого мужчины слово из списка Верделла, и вернулась к лестнице.