Над словами (СИ) - Иолич Ася

– Я возьму вон тот кусок. И вот этот, – показывала она торговцу. – Севас, откуда мясо?

– Из эйнота Пимас.

– Хорошо. Послушай, любезный, а не мог бы ты отправить к нам мальчика? Я боюсь, не дотащу всё, – показала она, поворачиваясь, тяжёлый запечный мешок, в котором позвякивали бутылки молока. – Что-то я силы не рассчитал.

– Хорошо. Куда?

– Берег кирио, дом Залгар. Рассчитаешь меня?

– Залгар? А кто ты?

– Нелит.

– Так ты в доме Залгар обитаешь? Ходят слухи, что ты на окраине... Столько слухов о тебе, севас... Ты знаменит уже, почти как крейт. Я думал, ты богатей и задаёшься, а ты такой же как я, – хмыкнул торговец. – По лавкам вон сам ездишь, надо же. Правду, значит, о тебе говорят.

– Я и есть такой же, – улыбнулась Аяна. – Только, видишь, тощий очень.

Торговец с улыбкой кивнул, забрал деньги и стукнул в дверь позади себя. Оттуда выскочил мальчишка, и, выслушав указания, проскочил вперёд и придержал дверь перед Аяной.

– Спасибо, дружище, – сказала она и положила в его ладонь два медяка. – Ты очень вежливый молодой человек.

Тяжёлый мешок оттягивал спину и натирал плечи. Дорога от конюшни до дома заняла довольно много времени и отняла приличное количество сил, а дойдя до дома, Аяна вдруг поняла, что могла проделать этот путь верхом, оставить мешок, а потом налегке доехать до конюшни. Решимость выбранить Верделла как следует окрепла и утвердилась в ней.

Кимат весело прыгал по кухне. Луси вытерла лоб руками, припылёнными мукой.

– Ну всё. Ставь часы, – сказала Аяна. – Нет, Кимат, я не дам тебе часики.

Под разочарованные вопли Кимата она поставила часы, подарок Иллиры, на верхнюю полку. Песчинки беззвучно пересыпались через тонкий перешеек, образуя рассыпающуюся постепенно пирамидку.

Пирог искушал ароматом через закрытую дверцу печи. Вараделта с Тарделлом сидели, откинувшись на спинки стульев, и с наслаждением принюхивались.

– А завтра испеку с изюмом, – сказала Аяна, глядя на пересыпающиеся песчинки.

– С изюмом? – вздрогнула Вараделта. – Какой ужас. Ой, прости, кира. Давайте лучше употребим его, как говорит Шако, в благородной форме, а?

Бутылка играла оттенками рубина в отсветах пламени. Аяна размяла плечи и подняла стакан.

– Ну что, за успешное завершение нашей с Шако работы? – предложила она. – Подойдёт здравица?

– Вполне, – кивнула Луси. – Поздравляю!

Они тихонько звякнули стаканами. Аяна отпила глоток и улыбнулась. Дюбер, может, и морозит виноград для сладости, но вряд ли что-то может быть лучше Бинот. Хорошо, что парни не добрались до вина. Хорошо, что никому из них не пришло в голову спросить её! Она бы ведь разрешила, не услышав, о чём её просят. Верделл, балбесина!

Хлопнула входная дверь, и Аяна поморщилась. Эликсир спокойствия не успел подействовать. Зря он пришёл сейчас, ой, зря!

– Иди сюда, иди! – крикнула она, глядя на Вараделту, замершую в ожидании весёлого представления. – Надеюсь, ты насладился книжкой о радостях любви, потому что тебя сейчас ждёт нечто совсем иное, и к твоему списку неподобающих слов добавилось ещё по меньшей мере четыре!

– Иди-ка сюда, – сказал Конда, шагая в кухню. – А ну, пойдём. У меня к тебе есть пара вопросов.

– Конда! – выдохнула она, слыша, как за спиной скрипнули стулья и снова звякнули бокалы. – Ты приехал!

У лестницы он отпустил её запястье и развернулся, хватая за талию.

– Не знаю, чем ты тут занималась, но, судя по тому, что я услышал, чем-то вопиюще неподобающим. Пожалуй, сначала я накажу тебя за это, а потом разузнаю подробнее, и, если наказание окажется несправедливым, ты вернёшь его мне. В ином случае мне придётся повторить.

– Пойдём быстрее, – в восторге прошептала она. – Чего же ты ждёшь?

27. Выметайся из моего дома!

Рассвет окрасил спальню в розово-оранжевые оттенки. Аяна стянула волосатое одеяло со вспотевшей спины и лежала, еле удерживаясь от того, чтобы дотронуться до лица спящего рядом Конды. За зиму его кожа снова посветлела, но, конечно, оставалась всё ещё темнее, чем её загар после того лета, когда она плескалась в затоне с Тили. Харвилл как-то говорил ей, что за Теларом, в краю лесных племён, у людей кожа коричневая, как подгорелый пирог, забытый в духовке, а волосы – совсем чёрные, жёсткие и растут большой шапкой мелких-мелких завитков. Волосы Конды были гладкими и блестящими. Пальцы так и тянулись к ним и к красивым прямым бровям, которые он нахмурил во сне, весьма грозно, но потом вдруг обиженно выставил нижнюю губу, и Аяна тихо рассмеялась от неожиданности.

– М? – сонно отозвался он.

– Спи.

– Теперь не хочу.

Он закинул на неё руку и ногу, как всегда, и Аяна отодвинула край мехового одеяла.

– Ты горячий, как печка.

– Правда, удобно? И никакой камин не нужен.

– Тебя не было две недели. Никакой камин не заменит мне тебя, Конда.

– Судя по тем словам, которыми ты встретила меня вчера, ты без меня тут не скучала.

– Очень скучала. Шако, как оказалось, нашёл способ заработка для сэйнана. Он обнаружил книгу про здоровье, в которой после долгого вступления начинается кое-что более интересное, чем чистка зубов.

– Теларский трактат?

Аяна с весёлым недоумением отстранилась и взглянула в его смеющиеся глаза.

– Я читал его. Некоторые главы там... пробуждают воображение. 

– Парни идут в сэйнан, чтобы встать в очередь на прочтение этой книги. Харвилл сказал, что за развешивание некоторых глав из этого теларского трактата на столбах тебя самого могут развесить на столбе.

– Нет. Но оштрафуют. Это развращение. Зачем развешивать его на столбах?

– Это сведения, которые помогут избежать появления корзин под воротами богатых домов.

– А, ты про эту главу. Да. Я как-то слышал, что это не всегда работает.

– Где это ты слышал?

Конда замолчал и пожевал верхнюю губу.

– Я поняла. Да, я знаю. Но, знаешь, особо выбора-то нет. Если можно было бы выпить волшебную траву, которая на время предотвращает возможность зачатия, а потом какую-то другую, чтобы вернуть всё назад... Или какой-нибудь чудесный талисман...

– Многие женщины считают детей даром небес.

– А другие прыгают из окон, ломая ноги. Мы с Тили как-то мечтали, что, возможно, когда-нибудь появится способ избежать всех этих "приятных вещей", связанных с родами и всем прочим, но, знаешь, мне бы хватило и возможности самой решать, сколько детей и когда я хочу родить. К сожалению, это невозможно.

– Маловероятно, что такое случится, но, на всякий случай, не поднимай этот вопрос в обществе кирио. Для многих вопрос наследников стоит очень, очень остро. Настолько остро, что при невозможности спасти обоих, кир выбирает жизнь младенца.

Аяна вздрогнула от его слов и ещё от одного воспоминания.

– Конда! Пулат приходил! Он застал тут синеволосую Ондео, которая предлагала ему посмотреть... представление. Он назвал её пустоголовой дурой и ушёл. Сказал, что будет присматриваться к ней. Сказал, чтобы не смела лезть в твои отношения с женой. Порадовался, что в этот раз не нужно будет платить выкуп.

Конда вздохнул и сжал челюсти.

– Не надо. Я знаю всё. Мозаика сложилась. Хотя я стояла на краю канавы, и мелкий сор вылетал из под моих ног. Но я верю тебе, и каждый раз убеждаюсь, что мне не стоит слушать чужих слов. Только твои, и видеть то, что ты показываешь мне. Другие ключи больше не откроют эту дверь.

– Только мы говорим на этом языке, сердце моё, любовь моя. Пока ты видишь полную картину, мы всегда будем выигрывать в любой игре. Иди ко мне. Твоя вера очищает и окрыляет меня. Мои страницы заполняются добрыми напутствиями.

– Конда, я знаю, где твоя книга.

Конда отпустил её и внимательно посмотрел в лицо.

– Я понял.

– Как ты это делаешь? – возмутилась она. – Как вы все это делаете?

– С таким живым лицом невозможно скрыть свои мысли. Я вижу все, что ты думаешь, в твоих глазах. Единственный раз, когда я не видел этого, был в моей комнате в доме Пай, когда ты сказала: "Конец этой истории", а потом: "Выпусти меня!". Мне казалось, я всё же видел там отблески этой веры в меня.Но я был не в том состоянии, чтобы размышлять.