Крапива - Даха Тараторина
Рассвет занимался у самого горизонта, пока ещё слишком робкий, чтобы озарить степь, но всё ж достаточно яркий, чтобы беглецы могли разглядеть друг друга.
Под глазами у Шатая залегли глубокие тени, хотя прежде он легко мог не спать несколько ночей к ряду. На лбу и подбородке его темнели свежие ссадины, соломенные волосы нещадно трепал ветер, но шлях не откидывал их с лица: ему не было никакого дела ни до них, ни до чего-либо ещё.
Крапива прильнула к спине княжича, слишком измождённая, чтобы мстить ему за былые обиды. От Власа шло тепло, и холодной степной ночью хотелось раствориться в этом жаре без остатка.
Сам же Влас, единственный из троицы, был полон сил. Вскоре после ссоры княжич принялся храбриться и барагозить, но лекарка подмечала и мертвецкую бледность, и опухшую горячую кожу вокруг ран. А всего хуже была неурочная резвость. Княжич вертелся в седле, хохотал и подначивал Шатая, норовил погладить травознайку по бедру и рассказывал о том, до чего хорошо живётся у него в тереме и как много она потеряла, отказавшись стать молодшей.
Лекарке случалось встречать такое: незадолго до кончины больной вдруг становился необычайно бодр и весел. Тело, ощутив приближающуюся Тень, боролось с самим своим естеством и кипятило кровь. Оно, может, и кстати, ведь волочь с собой умирающего было бы сложнее. Приходилось бы останавливаться и менять перевязки, готовить лекарства… Нынче же Влас, казалось, не нуждался не только в снадобьях, но и в отдыхе или еде. От полоски сушёного мяса он с отвращением отказался, зато пил как измученная лошадь. Скоро и правда пришлось задуматься о родниках.
Обыкновенно подобное облегчение длилось недолго. Когда же силы тела заканчивались, больной падал и уже не шевелился, пока замедлялось биение его сердца.
Лекарка знала всё это, но не произносила вслух. Потому что изменить ничего уже не могла.
– Эй, шлях! Дай воды.
Влас подстегнул коня, оказавшись рядом с Шатаем, и протянул руку, по которой тут же и получил.
– Пэй ту, что я отдал.
– Та кончилась. Дай ещё. Ну?
Терпением степняки не отличались. Шатай схватился за меч.
– Можэт лучшэ зарэзать тэбя, чтобы нэ тратиться? Или подождать, пока сдохнэшь сам?
– Шатай, пожалуйста… – тихо попросила Крапива.
Она, сидящая позади княжича и обхватившая его руками за пояс, чувствовала, как судорожно колотится его сердце. Оно разгоняло кипящую кровь по жилам, и вода лишь самую малость могла притушить этот пожар.
Шлях отпустил рукоять меча и отвязал бурдюк.
– Больше нэт. Нужно искать источник.
Жадно проглотив каждую каплю и облизав губы, Влас разрешил:
– Ну так ищи. Слыхал, вы, дикари, способны унюхать родник. Не зря вас кличут зверьём.
– Молчи, – процедила Крапива, но княжич продолжал насмехаться.
– Теперь-то я понял, почему! Баб-то у вас нету. Небось сношаетесь с дикими кошками?
– Влас!
Крапива рванулась закрыть ему рот, да не вышла ростом и не дотянулась. Поэтому княжич закончил:
– Или вам больше по-нраву друг с другом, а, Шатай?
– Влас, закрой свой грязный рот!
Но предостережения лекарки уже никому не понадобились, потому что мужчины разом соскочили на землю, сцепились и покатились.
Растерянные кони продолжили двигаться вперёд медленным шагом.
– А ну хватит! Да прекратите же!
Пока девка остановила коней, слезла да подбежала к спорщикам, те уже знатно валяли друг друга в пыли. Свежая одежда, которую пожаловали спасённому пленнику, мигом пропиталась кровью из открывшихся ран, у Шатая текло из разбитого носа.
– Срэдинный ублюдок!
– Я своего отца знаю! Ублюдок здесь ты!
– Стоило оставить тэбя подыхать на камнэ!
– Не оставил бы! Тебе ведь девка приказала, а ты знай перед ней на брюхо падаешь!
– Ты спас аэрдын от подзэмного жора, но тэперь я отдал долг! Тэперь готовься пэть Тэни!
Силы оказались равны: Шатай и прежде дрался негоже, а нынче ещё и двигал только одной рукой. Вторая, подвязанная лекаркой к шее, едва шевелилась. Влас же… Про него и говорить нечего.
Крапива смяла рубашку на животе в ком. Как растащить дурней? Как унять? Зашибут ведь и не заметят, если кинуться к ним! Вот если бы холодной водой окатить или отвлечь чем…
Мелькнувшая мысль оказалась столь же дерзкой, сколь и простой. Матушка за подобную глупость выгнала бы срамницу из дому, ну да, если эти двое друг дружку поубивают, неоткуда будет выгонять, потому что дома не станет. Крапива до боли закусила губу и крикнула:
– Эй, глядите!
А после хватанула широкую шляховскую рубаху за воротник да дёрнула тесёмки. Лёгкая ткань скользнула к поясу. А мужчины так и замерли с занесённым для удара кулаками и разинутыми ртами.
Крапива стояла перед ними с обнажённой грудью беззащитная и напуганная. Но, вопреки всему, чему учила её мать, ощущала не стыд. Иное чувство разливалось под кожей, и названия ему девица покамест не знала.
– Хороша, – цокнул Влас, и тут же получил кулаком в лицо.
Шатай вскочил и ревниво заслонил девицу от срединника.
– Прикройся, аэрдын
– Ты что, дурак? – Влас вскинул брови. – А ну как послушает? Езжай так, девка! Не знаю, как этому, а мне любо!
Странная уверенность захватила Крапиву. Доселе незнакомое ощущение власти будоражило.
– Рты захлопните. Оба, – велела она. – И вернитесь в сёдла.
Влас осклабился:
– Как прикажешь, славница! Иди ко мне.
Крапива покачала головой.
– Я еду с Шатаем. – И елейно докончила: – Тебе, как я погляжу, шибко весело. Так и веселись один.
Мрачное лицо шляха озарилось победоносной улыбкой. Он ни слова не сказал княжичу, но поглядел на него так, что у Власа вновь зачесались кулаки.
– Но я возьму одеяло. Запрещаю меня трогать, понял, Шатай? Потому что в драку полезли оба.
Улыбка малость побледнела, но не пропала.
Оставшиеся без присмотра кони выискивали редкую сочную зелень и фыркали один на другого, как только что их наездники. Рыжий мерин Кривого был крупнее, но спокойнее, зато Шатаев норовист не по размеру и задирист. Он бил копытом, когда рыжий покушался на найденный им вкусный росток, кусался, чего прежде за ним никогда не водилось. Надо сказать, что гнедой Шатая упрямился с самого начала их пути. Но, удерживаемый хозяином, не озорничал. Почуяв же свободу, ошалел, словно его слепень ужалил под хвост.
– Вот жэ упрямая тварь! – выругался Шатай и добавил, многозначительно покосившись на Власа: – Ещё и конь умом поврэдился…
Он догнал животных и успокаивающе похлопал гнедого по морде, но, едва сунул ногу в стремя, тот снова заартачился. Вслед за ним забеспокоился и Рыжий. Он прижал уши и забил копытом, а Шатай процедил:
