Скажи пчелам, что меня больше нет - Диана Гэблдон
— Прошу, садитесь.
Ричардсон жестом пригласил Грея сесть и замер, глядя на него сверху вниз.
— Я еще не получил ответа от Пардлоу, — сказал он.
— Возможно, пройдет какое-то время, прежде чем вы свяжетесь с моим братом, — заметил Грей как можно непринужденнее с учетом обстоятельств. Где тебя черти носят, Хэл?
— О, я могу подождать, — заверил Ричардсон. — Я ждал годы, несколько недель не сыграют роли. Хотя, конечно, желательно, чтобы вы сказали мне, где, по вашему мнению, он находится.
— Годы ожидания? — удивился Грей. — Ради чего?
Ричардсон ответил не сразу, а только задумчиво посмотрел на него, потом покачал головой.
— Миссис Фрэзер, — резко сказал он. — Вы действительно женились на ней лишь для того, чтобы угодить погибшему другу? Учитывая ваши природные наклонности, я имею в виду. Может, вы хотели завести детей? Или кто-то едва не докопался до правды о вас и вы женились на женщине, чтобы скрыть истину?
— Мне нет нужды оправдывать перед вами свои действия, сэр, — вежливо промолвил Грей.
Ричардсон, похоже, счел это забавным.
— Разумеется, — согласился он. — Но вы, я полагаю, задаетесь вопросом, почему я намерен вас убить.
— По правде, нет.
Грей не лукавил, и безразличие в его голосе не было притворным. Если бы Ричардсон вознамерился его убить, он уже был бы мертв. Тот факт, что он до сих пор жив, означал, что мерзавец хотел его использовать. Вот что действительно интересовало Джона, но об этом он предпочел умолчать.
Медленно вздохнув, Ричардсон оглядел Грея, затем покачал головой и выбрал новую тактику.
— Одна из моих прабабушек была рабыней, — вдруг сказал он.
Грей пожал плечами.
— Двое моих прадедов были шотландцами. Человек не несет ответственность за свое происхождение.
— Значит, вы не считаете, что грехи отцов следует возлагать на детей?
Грей вздохнул и прижал плечи к спинке стула, чтобы снять напряжение в спине.
— Будь это так, человечество уже перестало бы существовать, раздавленное накопившимся грузом унаследованного зла.
Ричардсон слегка пожал плечами (то ли в знак согласия, то ли с пренебрежением), затем повернулся к стене из стеклянных панелей и уставился вдаль, по-видимому обдумывая новый разговорный гамбит.
Солнце клонилось к закату; свет, проникавший в большое окно, сверкал миллионами крошечных вспышек, переливаясь по стеклу, потолку (интересно, на корабле это тоже называется потолком?) и столу, за которым сидел Грей. Его руки все еще были связаны. Он медленно разминал их, рассматривая близлежащие объекты с точки зрения их эффективности в качестве оружия. Ему на глаза попались солидные часы и бутылка бренди, но и то и другое находилось далеко, в дальнем конце салона… Черт возьми, это его бутылка бренди! Даже на таком расстоянии он узнал написанную от руки этикетку. Ублюдок обчистил его дом!
— Что, простите? — Он вдруг осознал, что Ричардсон задал вопрос.
— Я спросил, — сказал Ричардсон, изображая терпение, — как вы относитесь к рабству. — Не получив немедленного ответа, он произнес уже не столь терпеливо: — Ради бога, вы были губернатором Ямайки и наверняка хорошо знакомы с данным институтом?
— Полагаю, вопрос риторический. — Грей осторожно коснулся заживающей, но все еще припухшей раны на голове. — Однако, если вы настаиваете… да. Я вполне уверен, что знаю об этом гораздо больше вас. Что касается моих чувств по отношению к рабству, то я сожалею о нем как по философским, так и по гуманным соображениям. А в чем дело? Вы ожидали, что я объявлю себя сторонником рабства?
— Не исключал. — Некоторое время Ричардсон пристально смотрел на него, затем, видимо придя к какому-то решению, сел за стол напротив Грея и встретился с ним глазами. — Рад, что вы этого не сделали. А теперь… — Он решительно наклонился вперед. — Ваша жена. Или ваша бывшая жена…
— Если вы имеете в виду миссис Фрэзер, — вежливо сказал Грей, — то она на самом деле никогда не была моей женой, брак между нами был заключен в результате ложного известия о смерти ее мужа. Он жив.
— Мне это известно, — произнес Ричардсон с какой-то мрачной ноткой, вызвавшей у Грея неприятные ощущения внизу живота.
Часы на столе издали звонкое «дзинь!», а затем настойчиво повторили это еще четыре раза. Ричардсон оглянулся на них через плечо и недовольно фыркнул.
— Мне скоро уходить. Я спрашиваю, сэр, знаете ли вы, кто такая миссис Фрэзер?
Грей уставился на него.
— Вероятно, удар по голове несколько нарушил мой мыслительный процесс… сэр… но у меня сложилось стойкое впечатление, что из нас двоих не я страдаю непоследовательностью. Что, черт возьми, вы имеете в виду?
На лице собеседника выступил странный пятнистый румянец, отчего оно стало походить на подмороженный помидор. Однако выражение недовольства с него сошло, что встревожило Грея.
— Вы отлично понимаете, что я имею в виду, полковник. Она вам сказала, не так ли? Миссис Фрэзер самая невоздержанная женщина, которую я когда-либо встречал, в этом столетии или в любом другом.
Грей невольно вздрогнул и мысленно проклял себя, увидев удовлетворение в глазах Ричардсона.
О чем он толкует, черт возьми?
— Ну конечно. Что ж, тогда… — Ричардсон наклонился вперед. — Я тоже тот, кем являются миссис Фрэзер, ее дочь и внуки.
— Что? — спросил Грей с неподдельным изумлением. — И кто же, по-вашему, они такие, позвольте узнать?
— Люди, способные перемещаться из одного времени в другое.
Закрыв глаза, Грей подождал немного, глубоко вздохнул и снова посмотрел на Ричардсона.
— Я надеялся, что сплю, но, как вижу, вы все еще здесь, — сказал он. — Это мой бренди? Если да, налейте мне немного. Не собираюсь выслушивать вас на трезвую голову.
Ричардсон пожал плечами и наполнил стакан, который Грей выпил залпом, как воду. Он отхлебнул вторую порцию, и Ричардсон, терпеливо за ним наблюдавший, кивнул.
— Хорошо. Слушайте. В Англии существует аболиционистское движение. Вы знаете об этом?
— Смутно.
— Что ж, оно укоренится, и в 1807 году король подпишет первый Акт об отмене рабства, запрещающий работорговлю в Британской империи.
— Вот как? Очень… хорошо.
Грей тайно искал путь к спасению с тех пор, как очнулся на палубе и понял, что находится на корабле. И теперь он его увидел. Окна в нижнем ряду огромной стеклянной стены были на петлях, и два из них — открыты, чтобы впустить в салон прохладный морской бриз.
— А в 1833 году
