Тление - Лорел Гамильтон

Я уставилась на свои босоножки на ремешках, осознавая, что мерцающий синий лак на пальцах моих ног сочетался или, по крайней мере, подходил к этим туфлям. Натэниэл уговорил меня накрасить ногти именно синим цветом, которым я раньше не пользовалась — стало быть, он знал, какого цвета будет на мне одежда этим вечером. Внезапно я поняла, что мужчины моей жизни сговорились между собой. Ну хоть ногти на руках и ногах сочетаются — у меня так не всегда бывает.

— Эти туфли чудесны, но, пожалуйста, посмотрите на себя целиком, миз Блейк, — сказал Феликс. Он пытался звучать нейтрально, но я слышала предвкушение в его голосе. Будучи вампиром, он не мог его скрыть, ну, или просто не мог дождаться, когда меня, наконец, накроет восхищением от созерцания его работы по моему облагораживанию.

Я подняла взгляд. Из зеркала на меня смотрела незнакомка. Каблуки сделали меня высокой — черт, да я теперь всего на полдюйма (чуть больше сантиметра — прим. переводчика) ниже Натэниэла. Мои волосы спускались идеальными завитками почти до самой талии. С ними что-то такое сделали, что они обрамляли лицо, но не торчали вперед, как обычно. Волосы казались мягкими, их хотелось потрогать, но в то же время они держали форму. Волосяная магия какая-то.

Платье было из бисера и кристалликов всех оттенков синего от темно-синего до королевского, и потом от небесного до нежно-голубого с небольшим количеством черных бисерин и чистых мерцающих кристалликов, которые поблескивали на свету. Подол едва прикрывал мне задницу и переливался камушками, так что походил на ожерелье, которое я надела на противоположную часть тела. Это реально было произведение искусства — жаль, что оно на мне.

— Вы восхитительны, миз Блейк, — заметил Феликс.

— Ты всегда красива, — сказал Итан, — но это… сейчас от тебя просто дух захватывает.

Я наконец осмотрела свое тело, лицо и всю себя, а не только волосы и одежду. Шпильки чертовски вытянули мне ноги — никогда такого эффекта не видела. Упражнения, которые я делала, чтобы быть в форме и спасать жизни — свою и чужие — сделали мои ноги сильными, и край платья обрамлял мои изгибы, как сияющее объятие. В талии оно сидело свободнее, потому что там я не такая пышная, как в других местах. Фигура у меня как старомодные песочные часы, только мускулов на руках побольше, но как бы я ни старалась и не тягала железо, дальше определенной планки мускулатуру мне не развить. Тело было сильным, крепким и женственным. Я ничего не смогу сделать, чтобы перестать выглядеть, как девчонка. Ранние годы своей жизни я провела, одеваясь так, чтобы спрятать все, что открывало это платье. С приближением свадьбы я даже вернулась к своему старому стилю в одежде. Я любила Жан-Клода, но все еще не понимала, что он видел во мне физически. Он был самым красивым мужчиной, которого я только встречала, и флиртовал со мной с самого начала. Я никогда не понимала, почему. Теперь, когда я смотрела в зеркало, мое лицо, наконец, было ему под стать. Надо сказать, что он выглядел идеально, просто встав с кровати, а на меня ушло два часа работы профессионала, но это был первый раз, когда я не могла спорить с тем фактом, что я красива. Хотелось бы, но не могла.

Я вспомнила, как моя бабушка говорила мне, что я уродлива, что ни один мужчина меня не захочет, и лучше бы мне заняться карьерой, чтобы содержать себя в будущем, но я держалась за мысль, что выгляжу как более бледная копия своей матери, а ее мой отец называл самой красивой женщиной в мире. Спустя два года после ее смерти он женился на Джудит, которая оказалась ее полной противоположностью. Моя невысокая, фигуристая и кудрявая латиноамериканка-мать была, по его словам, самой красивой женщиной в мире, о чем он не уставал повторять вплоть до самого дня ее смерти, так почему же его второй женой стала высокая, худая и голубоглазая блондинка, такая же бледная, как и он сам?

Мои карие глаза казались почти черными, огромными, и сияли на моем лице, обрамленные драматичным макияжем. Красная помада очертила мою нижнюю губу чуть за ее пределами, так что рот казался капризно надутым, губы полными и… Родина была права, я смотрелась как первоклассная девушка из эскорта.

— Я забираю свои слова назад, — сказала она и подошла, чтобы встать рядом со мной. Теперь она казалась ниже меня. В обычной жизни без каблуков она выше на три дюйма (чуть больше семи сантиметров — прим. переводчика).

— Нет, ты права, это выглядит распутно, но я же должна быть под стать Жан-Клоду, а он сегодня будет раздеваться.

— Костюм Жан-Клода будет элегантен, потому что он всегда элегантен, — сказал Ру.

Я улыбнулась и согласилась, но глядя на свое отражение я по-прежнему не знала, как себя чувствовать. Нехорошо — самое близкое, что я могла придумать. То, что я видела в зеркале, не заставляло меня чувствовать себя хорошо, и, хотя я знала, почему, знала, что именно меня травмировало, и знала уроки, которые вынесла из своего детства, ничто из этого не меняло ситуацию. Я пошла на терапию, думая, что это меня «починит», исцелит, сделает меня целостной. Права я оказалась только насчет исцеления. Терапия не чинит тебя до того состояния, в котором ты был до того, как тебя сломали, она просто не может этого сделать, но если ты примешь все свои разбитые кусочки — даже те, которые ненавидишь, — то постепенно поймешь, что ты всегда был целым. Не потому, что тебя не ломали, а потому что ты обнаружил свою боль, все те места, которые болят и пугают тебя, заставляют ненавидеть других, ненавидеть себя — все самое темное, оно тебе нужно. Тебе нужны пугающие кусочки себя, как и счастливые кусочки, потому что только приняв все это, все жутки болячки, ты можешь стать целым. Я работала над тем, чтобы обрести целостность, и, глядя на прекрасную незнакомку в зеркале, я попыталась поверить, что это действительно я, и смириться с тем фактом, что моя бабушка была лживой сукой, и то, как обращалась со мной моя семья — это все неправильно. Человек, которого я называла отцом, человек, которому я хотела доверить вести меня