Простодушны и доверчивы (СИ) - Сергеева Александра Александровна
— Доброго тебе дня, хозяин, — поклонился в пояс Степан Степаныч, подойдя к очаровательному существу. — По здорову ли будешь?
Лёка обалдела: так, это и есть Батюшка Бор? Серьёзно? Самый древний дух и хозяин исполинских дубов вокруг — не считая всей нечисти, что нашла под ними приют. Это с ним все считаются, а самые могущественные духи колдунов боятся связываться?
Она опомнилась и поклонилась вслед за сестрой, коснувшись пальцами земли. И тут вокруг разлилось не так, чтобы громкое, но столь тяжёлое на слух гудение, что голову вжало в плечи.
— Садитесь уже, — степенно прочмокала игошка, похлопав деда по щеке. — Он рад вам.
Роль выбивавшихся из общего стиля пеньков стала ясна: мебель. Лёка чинно присела на ближайший, не спуская глаз с бесконечно опасного хозяина этого сегмента межмирья — может, вообще его центра. Не отсюда ли мировое древо, существовавшее в мифах многих народов? Между прочим, даже у индусов оно смоковница, которая гораздо больше похожа на дуб, чем на пальму.
Нестерпимое гудение продолжилось.
— Что привело вас к Батюшке? — чинно переводила Шанель для неумеющих гудеть, дудеть и квакать.
— Вражда у нас, — сурово сдвинув седые брови, объявил дед о цели визита.
Сучок кивнул, впервые пошевелившись. Кивок был медленным-медленным — будто на последнем издыхании. Неужели — подумалось Лёке — в малыше сконцентрирована такая мощь, что он еле удерживает её в себе? А она-то считала верхом магической силы умение перепрыгивать через машины. Или стрелять по воронам. Боже, какая наивность!
Дед сжато и по существу рассказал историю их обращения в приставников. Словно знал, что Батюшка Бор не выдержит долгих посиделок. Сучок сидел неподвижно. Лишь его бусинки-глазки иной раз посверкивали золотыми искрами. Когда полковник закончил доклад, гул возобновился. А игошка затараторила:
— Батюшка не любит колдунов. Те вносят разлад и покушаются на ткань межмирья. Беда будет. Большая беда-разорение. Даже Батюшка не сможет поправить то, что могут порушить неразумные колдуны.
— Ключи, — догадался Степан Степаныч. — Куда они хотят проникнуть? Или вообще решили снять преграду между навью и нашим миром живых?
— Не вашим, — огорошила его Шанель. — А тем, откуда они пришли.
— Из другого мира? — встряла Ветка и тут же скукожилась, предчувствуя кары небесные.
Те не последовали: Бор ответил на её вопрос.
— Из другого, — закивала игошка на плече деда, где внезапно объявился знакомый Лёке Моховик.
Или его собрат по цеху.
— Тока другой мир не в другом месте, а в другом времени, — перевела Шанель и тут же удивлённо выпучилась на Большака: — Батюшка, верно ли я поняла? Не напутала?
— Не напутала, — проворчал Моховик.
И Сучок-Боровичок внезапно исчез.
Моховик мячиком перепрыгнул с дедова плеча на освободившийся пенёк. Развернулся, покрутил длинным мышиным носом и объявил:
— Батюшка велел кланяться. Да повиниться за него: устал. Невмоготу ему так долго лясы точить. Заснул он. А мне повелел вам пособить. Мол, пора старой ведьме окорот дать. А то и вовсе уторкать, дабы иным неповадно было.
Лёка догадалась, что подразумевается под «уторкать» и не выдержала:
— Если это возможно, почему прежние приставники её… не уторкали?
— Оттого, — строго уведомил Моховик, — что уж больно занеслись, зачванливились. Возомнили, будто силой немеряной награждены, вот и попались, как мыши глупые.
— Гордыня до добра не доводит, — согласился полковник, покосившись на внучек: дескать, поняли?
— Человека к судьбе-судилице ведёт та дорога, которой тот от неё убегал, — нравоучительно молвил мудрый Моховик.
— Ты можешь нас предостеречь от повторения ошибки предшественников? — прямо спросил русский офицер.
— Отчего ж не мочь? — удивился Моховик. — Могу. Да и ключом одарю, что Батюшка велел вам передать.
У Лёки внутри аж загорелось: неужели, правда? Но заросший травой ушлый лесной гном её разочаровал:
— Вон, как девки твои другой ключ раздобудут, так и Батюшкин вручу.
— Одни? Без меня? — посуровел древний воин, золотые глаза которого вспыхнули огнём.
— А тебе, мил человек, там не пройти, — категорично заявил Моховик. — Уж, больно тяжёл. Земля-то тебя вишь, как к себе приковала? И огонь ей не помеха. Земного духа в тебе много: не то, что в бабах твоих. Им ветер-помогальник благоволит. Вот пускай они и потрудятся.
— Ветер-то им поможет, — недовольно проворчал старый воин. — Особенно в башке.
— А и в башке, — возразил Моховик. — Делу не помеха. Стал быть, сейчас их направишь? Или думать станешь?
— Сейчас, — взмолилась Ветка, аж подпрыгивая на заднице.
— Я помогу, — запрыгала на плече воеводы и Шанель. — Уберегу.
— Полковник, кажется, не отвертеться, — поднажала и Лёка. — У меня такое чувство, что откладывать нельзя. А всё-таки, — обратилась она к Моховику. — Как попались наши предшественники?
Тот сверкнул на неё красными глазюками и пропал.
— Идите, — не глядя на внучек, буркнул полковник.
— Я бы бегом побежала, — медовым голоском съязвила Ветка, — если бы знала куда.
— За мной, — перепрыгнула игошка на плечо Лёки. — А ты воевода, уж тут посиди, никуда не уходи.
— Думаешь, за ключом Большака может кто-то явиться? — мигом сообразил тот.
— Ты же не можешь один…, — испугавшись, пролепетала Ветка.
Но дед резко, безжалостно её оборвал:
— Идите!
В тот же миг перед ними организовался воздуховорот для прыжка. Лёка стиснула зубы и ринулась в него, как самоубийца в омут. Будь, что будет. А шанс раздобыть залог успешной операции — да и самой жизни — упускать нельзя. Вдруг эта лесная шатия-братия передумает и не отдаст свой ключ? У них, похоже, как у сестрицы, семь пятниц на дню.
— Ого! Что это? — восхитилась Ветка открывшимся видом.
Перед ними простиралось нежно зелёное идеально гладкое поле. Над которым кое-где поднимались букеты грациозно изогнувшейся травы. И высокие сосны с мёртвыми золотистыми, но не осыпавшимися кронами. Голубая дымка над полем и золотисто-розовое небо, отражавшееся в редких обнажившихся полыньях чистой бирюзовой воды, довершали картину рая.
— Болото, — прямо-таки до обидного равнодушно презентовала эту красотищу Шанель.
— Да-а, — протянула Ветка и выдохнула: — Обалдеть.
— Да-а, — протянула Лёка, оглядевшись и кое-что заметив. — Не то слово.
Младшая сестра моментально уловила в её словах недобрый подтекст. И уставилась в ту сторону, куда щурилась старшая.
— Это он? — догадалась Ветка.
— И даже не мираж, — подтвердила Лёка. — Ты его заказывала?
— Нет, — насупилась Ветка, крепче сжимая кнутовище.
Самобой уже встал на дыбы, нервно подёргивая кончиком кнута.
— И я нет, — вздохнула Лёка, поднимая лук.
Моргощь возлежал на широкой кочке, которая мерно покачивалась на воде креслом-качалкой. Голый по пояс. С отлично скроенным торсом, невозмутимым лицом и лениво щурившимися глазами.
— Хорошая задница, — съязвила Ветка, изобразив на лице отъявленную оторву, сожравшую сотню таких Моргощей. — Прокаченная.
— Угу, — закусив губу, промычала Лёка, чувствуя нечто непонятное.
Оберег медленно разогревался. Враг перед ней. Однако душа заметалась… то ли в предчувствии, то ли испугавшись какого-то… неприятного открытия, что ли?
Вокруг кочки с вальяжно расположившимся колдуном полотно ряски разорвали плещущиеся в болоте голенькие беленькие де́вицы. С шикарными нечёсаными шевелюрами и большими стеклянными глазищами. Они что-то весело щебетали, изображая синхронное плаванье, кто во что горазд.
— А это она? — кивнув в сторону другой кочки, полюбопытствовала, как-то резко расслабившаяся Ветка.
Невероятная, неповторимая, неописуемая красавица оживляла пейзаж изящными формами такого же белоснежного тела, как у лопатниц — дев-утопленниц. Её нежно-зелёные волосы окутывали обнажённое тело ручьями, впадающими в болото. Живые — в отличие от лопатниц — глаза зеленели в тон волосам. Пухлые губки приветливо улыбались гостям, приоткрывая жемчужно-белые, на зависть ровные зубки.
